своему положению в свете и пред государем и по значению, приобретенному его именем в Европе; но он вовсе устраняется от дел внутренней политики, а подчас его аристократические инстинкты сближают его с ратоборцами обскурантизма и помещичьего режима.
Наконец, для полноты счета, надобно добавить графа Александра Владимировича Адлерберга и адмирала Николая Карловича Краббе. Первый вполне сочувствует аристократической партии и, быть может, готов бы был пойти гораздо далее шуваловских идеалов; но он прежде всего человек придворный, притом апатичен и лично не любит Шувалова, а потому не станет в ряды его шайки, хотя часто помогает ей, пользуясь своим исключительным положением в семейном кругу царского дома. Что же касается адмирала Краббе, то его едва ли можно считать в числе министров: принятая им на себя шутовская роль и эротические его разговоры ставят его вне всякого участия в серьезных делах государственных.
Вот та среда, в которой обречен я действовать. Есть ли возможность одному бороться против целой могущественной шайки? Какое поразительное и прискорбное сравнение с той обстановкой, при которой вступил я в состав высшего правительства 13 лет тому назад! Тогда всё стремилось вперед; теперь всё тянет назад. Тогда государь сочувствовал прогрессу, сам двигал вперед; теперь он потерял доверие ко всему, им же созданному, ко всему, окружающему его, даже к себе самому. При таком положении дел возможно ли мне одному устоять на обломках кораблекрушения и не будет ли извинительно, если я решусь сложить с себя оружие?.. Один в поле не воин.
Под влиянием этих грустных размышлений заканчиваю год с тоской в сердце. Невесело встречаю и наступающий 1874 год.
1874 год
1 января. Вторник. По заведенному порядку отправляясь в 10 часов утра к докладу в Зимний дворец, я взял с собою целый чемодан с подробным отчетом по Военному министерству за 1872 год и с планами крепостей. Краткого же отчета или обзора деятельности министерства за истекший год, обыкновенно представляемого мною в первый же день каждого года, на этот раз не было. Хотя государь и заметил это, однако же не спросил, почему нет означенного отчета, который двенадцать лет сряду представлялся мною аккуратно и на который всегда обращалось особенное внимание его величества.
Признаться, я доволен, что государь не вызвал меня на объяснения по этому предмету. При настоящем моем настроении я мог бы высказать много лишнего, неуместного. Пришлось бы объяснять, что до сих пор представляемые мною ежегодно всеподданнейшие доклады о ходе дел вверенного мне министерства являлись не столько отчетами за прошлое время, сколько программами дальнейшей деятельности министерства; что в этом ряде программ, удостаиваемых каждый год высочайшего одобрения, и заключался общий план произведенных в течение последних двенадцати лет обширных преобразований и улучшений по военной части; что постепенный, правильно соображенный ход этих преобразований разом обрывается с 1873 годом: военный