видел, силы и нервы сдали. Может, посчитал, что мне тяжело и не хотел более подвергать испытаниям.
– Вячеслав Митрофанович! (Я никак не могла заставить себя обращаться к нему только по имени.) Как, как вы могли…
– Извини, я… Мне тяжело видеть, как ты…
– А вы…
Мы ходили вдоль околицы до глубокой ночи, вглядывались в сизую даль и говорили о будущем, когда сбросим путы войны и нам за труды воздастся благодарным отдыхом.
Вернулись и легли спать под утро. Не раздеваясь, а, только сняв верхнюю одежду и сапоги. Этой мерой предосторожности мы не пренебрегали: в любой момент могли нагрянуть конники врага.
Добровольцев пытались очернить. Говорили, что в Харькове действовала банда, которая приезжала в богатые квартиры в форме дроздовцев, предъявляла ордер на обыск и грабила. Это были отъявленные бандиты. Дроздовцы себе такое позволить не могли. Они проливали кровь на полях сражений, а вот грабежами занимались проходимцы.
Не раз нам приходилось возвращаться в оставленые города. Однажды только мы вышли из одного малороссийского населенного пункта, раздался грохот.
– Что там?
– Громят магазины, – доложил Златоустов.
– Стой!
Новиков послал роту Златоустова назад. Рота возвратилась, на площади толпа крушила витрины. Рота дала залп по толпе. Толпа разбежалась. Рота снова покинула городок и догнала полк. Что случилось дальше с хозяевами магазинов, оставалось только догадываться.
Добровольцы на мародерство не были способны. Я знала отношение Новикова к тем, кто хотел поживиться чужим добром. Такой бы сразу, невзирая на заслуги, оказался под трибуналом.
Наше положение осложнялось. Полк, охватываемый с трех сторон, часто отступал напрямую по полям. Чтобы не рисковать ранеными и больными, Новиков отослал хозяйственную часть в Купянск – городок в глубоком тылу. С обозом отправил и меня. Я теперь помогала сестрам милосердия. Я сидела в санях на копне душистого сена, ела черный хлеб с солью, следила за утопавшими в снега лугами, рощами и лесами. И во мне возникало какое-то грустное ощущение: все достанется большевикам!
В лесах прятались «зеленые» – те, кто не признавал ни белых, ни красных, большей частью из дезертиров. Они нападали на обозы, разъезды, отдельных всадников.
Нам повезло, мы без приключений добрались до Купянска – городка на уже знакомой мне реке Оскол. Здесь река оказалась шире, что текла в Старом Осколе. Ее русло напоминало реку Воронеж. Чем-то родным повеяло от поймы.
Мы сгрузили больных в лазарет и наконец почувствовали облегчение: люди попали к врачам, а мы на отдых.
В городском саду я увидела два танка, которые свободно ломали деревья. «Вот бы их на фронт!» – подумала я. Но к мощи двигающихся железных ящиков с некоторых пор относилась без особого доверия: уже была свидетелем бегства танков под Касторной.
В тупике станции Купянск стоял вагон со штабом командира Алексеевского полка. Меня представили командиру