сережки с тёмно-красными камушками. Её индийский медный браслет больно врезается мне в руку, но молчу, разглядываю.
Она нестарая ещё. Полная. На уроках не ходит, сидит за столом. Про биологию говорит неискренне, ровно. Про деньги, которые на ремонт класса сдавать нужно, про окна, обеды, перемены, поведение – спокойно. Даже когда Паша с приятелями принесли в школы ножи и пугали на переменах девчонок. Заметила. Попросила отдать. Потом водила куда-то троих – наверное, к завучу. Больше не говорили.
Кармен будет сегодня петь, и танцевать, и шуршать яркими юбками, курить толстые сигары, заплетать волосы. Я знаю, я книжку читала, хотя на литературе не проходили. Зато читаем много стихов, зубрим дома и рассказываем у доски наизусть, часто забывая и коверкая незнакомые слова.
– Беги, снимай пальто.
Анна Владимировна быстро идёт, снимая плащ на ходу.
На мне белая блузка, пахнущая стиральным порошком, красная юбка. Сапоги на маленьком каблуке.
У гардероба смотрюсь в зеркала – бледная. Волосы вчера забыла вымыть, улеглась. Губы не крашу, хотя девочки говорят – пора.
Сажусь последней, с краю. У меня пятнадцатое место. Так на билете написано. Впереди сидит Оля, а Паша далеко.
А потом на сцену выходит мальчик в костюме тореадора.
Мальчик водит куклу, которая кричит, плачет, курит, кокетничает, задирается с солдатами. Поёт.
И мальчик поёт и смеётся. Мне нравится, как он обнимает куклу – как будто они одинаковые, равные, любимые.
А потом кукла уходит от пальчика.
Он не выпускает её из рук – он кукловод и нельзя; но кукла встречается с другим, с другим поёт и смеётся. От этого мальчик делается грустным.
А потом кукла умирает, и мальчик долго держит на коленях черноволосую голову.
Это я убил, говорит.
Это я убил.
Зал молчит.
Анна Владимировна – вижу – качает головой. Жестоко сделано, страшно, не для детей.
Я читала книжку, но не думала, что так страшно. Но Анна Владимировна, кажется, не читала. Иначе как же она не знала, что Кармен швырнула юноше красной цветок, а он приколол его груди, чтобы никогда не расставаться, не потерять?
Спектакль кончается поздно, и Анна Владимировна велела родителям приехать, встретить. Поэтому не жду, пока оденутся, а набрасываю пальто, не застёгивая, выхожу на улицу.
Но папы нет – наверное, только от метро идёт.
Зато на лестнице стоит Паша с дружками. Они скалятся. Паша ходит жеманно, на цыпочках – сразу понимаю, что изображает, дразнит. Хватает кого-то из дружков, начинает тащить его, точно куклу.
– Моя Кармен! Блядская Кармен! – орёт Паша.
Дети выходят из театра и слушают.
– Заткнись, – говорю, – заткнись.
– Что она сказала? – Пашка оборачивается, но ко мне подходит папа. Он не слышал.
– Всё хорошо, театралы?
– Здравствуйте, – Паша кивает и спускается по ступенькам.
Мы тоже идём, медленно.
Папа слегка замёрз, и нос покраснел.
– Постоял