ширмы, закрывавшие иконы и Царские врата, избранные служить облачились.
У всех на памяти были благодарственные слова Антония (Храповицкого), сказанные первенствующему митрополиту в день, когда жребием патриархом был назван Тихон: «В недавние совсем времена, когда другие совершенно изолгались и постоянно изменяли своим убеждениям, митрополит Владимир не боялся говорить правду царям, и не с улыбкой, как наш старинный поэт, но со слезами… Это был живой пример нашим владыкам, часто в последние годы переживавшим борьбу между правдой и выгодой, между совестью и честью от людей…»
Господь взял к Себе воистину первенствующего, но скромнейшего. На Соборе владыку даже в президиум не избрали.
Он уехал в Киев, чтобы быть с паствой в тяжелейшие времена. Украина отделилась от России. Хотел принести мир в хаты и в храмы, но попал прямо-таки в плен.
В Киеве под одобрение националистических властей в церковных делах хозяйничал изгнанный из Владимира за лакейство перед Распутиным архиепископ Алексей (Дородицын). Лоснящийся от жира, безобразный многопудовый боров – владыка был олицетворением всего худшего, что выказала верующим церковная иерархия. Украина – украинцам, а Дородицын вдруг вспомнил, что он истинный хохол, и решил показать синодскому первоначальнику всю свою беззаконную власть. Наместничество в Киево-Печерской лавре тоже самозванно захватил архимандрит Климент, такой же самостийник, угодник сильных мира сего. Митрополит Владимир жил в лавре. Его начали притеснять мелко и подло. Не давали лошадей; священников, искавших опоры у митрополита, отсылали к Алексею.
В книге владыки Евлогия «Путь моей жизни» об убийстве Владимира высказана горчайшая правда: «В злодействе свою роль сыграл и Алексей Дородицын, но кровь его и на монахах лавры».
Когда большевики взяли Киев, их командующий Муравьев поселился в лаврской гостинице, наставника Климента предупредили: «Если к вам ворвутся с обыском, с требованием денег – звоните ко мне».
Евлогий утверждает: сами монахи указали матросам, их было всего пятеро, где искать деньги. Народ-де несет в лавру много, а братии достается мало, все проедает он, хозяин Украинской церкви.
Один только келейник владыки, семидесятилетний инок Филипп, последовал за высокопреосвященным, но часовые у ворот его не пустили. Климент почему-то не осмелился побеспокоить Муравьева… Позвонил коменданту города и услышал: приказа об аресте не было. Тотчас полсотни матросов отправились на поиски митрополита, искали не больше получаса и вернулись ни с чем.
А вот баба нашла, в девять утра, и не где-нибудь – возле монастырской стены. Панагию и крест бандиты с владыки сорвали, даже набалдашник с посоха открутили… Шубу почему-то бросили.
Не за эту ли невинно пролитую кровь приговорили себя монахи к изгнанию из стен святой в веках лавры?.. Но кровь убиенного святителя не только на них, она на всех отщепенцах, отпадающих от единой Русской православной церкви… Не Богу служат Дородицыны и Клименты – мамоне своей, страстям человеческим, сатанинской зависти.
По Москве загулял