что оба брата тут же не преминули надо мной пошутить. Мануэль с усмешкой заметил, что «теперь-то игра пойдет всерьез», а Боб иронично буркнул: «Полундра, русские идут!»
Внешне я остался спокоен и невозмутим, как Веллингтон в битве при Ватерлоо. Но в душе ликовал: это же надо, впервые за столько лет попал наконец в эту чертову лягушку!
А вот остальные, несмотря на маленькое развлечение, что я им доставил, продолжали нервничать. Причем не только братья.
Пилар с сыновьями заглядывали к нам каждые двадцать-тридцать минут, чтобы удостовериться, не передрались ли петухи, но делали это очень осторожно, чтобы ни Боб, ни Мануэль не заметили. Все их вопрошающие взоры сквозь дыру в стене-циновке устремлялись на меня. Я успокаивающе кивал, и они, облегченно вздохнув, на время куда-то исчезали. Даже Джерри на секунду забежал к нам, но, почувствовав своей шкурой в воздухе электрические разряды, предпочел от греха подальше удалиться.
Боб был сосредоточен как никогда и уже в первой серии последнего часа игры из десяти своих бит три загнал лягушке в пасть. Взглянув на Мануэля, я впервые в жизни увидел, как побледнел индеец. Не могу сказать, что это доставило мне удовольствие, уж очень это зрелище напоминало переход из мира живых в мир теней. Тем не менее своей тактики Мануэль не изменил, надеясь на то, что счастье от Боба отвернется.
Вторая серия у Боба прошла неудачно: все биты ударялись о лягушачью губу и отлетали в сторону. Мануэль просиял и даже снова потянулся к текиле. Впрочем, зря.
Третья серия стала для Боба триумфальной: он действительно пристрелялся. Пять из десяти бит подряд – я такого вообще не видел в жизни – влетели в лягушку. Хотя до конца часа оставалось еще минут тридцать – игра уже была сделана.
Оставшееся время Мануэль, пытаясь спасти ситуацию, изо всех вил старался попасть в лягушку. А Боб, и это было, конечно, с его стороны чистым издевательством над братом, швырял свои биты не глядя, демонстративно повернув голову в мою сторону и разговаривая о какой-то ерунде. Причем, что самое удивительное, Мануэль в бронзовое земноводное так и не попал, а Боб вслепую угодил ей в горло еще пару раз. Видимо, и позицию, и бросок он отработал уже до такого автоматизма, что глаз играл лишь вспомогательную роль.
Наконец мучения закончились. Мануэль мрачно допил свою текилу и быстро, чтобы не слышать насмешек брата, ушел спать. Впрочем, Боб, как мне кажется, и не собирался «добивать» родственника. Тем более что на самом деле он соревновался не с ним, а с самим собой. Взяв в руки бутылку пива, он подошел к доске, стер все результаты и кивнул мне: «Пойдем к океану».
Туда мы и двинулись втроем – впереди нас гордо нес свое все еще не опавшее брюхо рыжий терьер. Когда мы сели на перевернутую вверх дном рыбачью лодку, на которую почти накатывали волны Тихого океана, Боб даже почесал Джерри за ухом, что свидетельствовало о высшей степени умиротворения. Терьер неожиданную ласку оценил и прижался к индейцу всем своим рыжим организмом. А я пожалел, что оставил в сумке