бы стать близкими друзьями и делиться своими бедами, но всегда оказывалось, что их интересует только твоя доля в аренде. В какой-то момент я жил с семнадцатью соседями в подвале на Сто третьей улице у Манхэттен-авеню, и ни один из семнадцати проблемой со мной не поделился. Я тогда очень много работал, так что у меня вряд ли было время выслушивать эти жалобы, даже расскажи они мне о них, но я все равно чувствовал себя одиноким и уязвленным.
Подобное стало сюрпризом для его многочисленных соседей, не забывших, как они готовили ему еду, стирали его одежду, водили на вечеринки, в кино и на танцевальные представления, выслушивали его жалобы на работу и его мать, позировали ему. «Уж мы поплакались друг дружке в жилетку, – вспоминала Лейла Дэвис. – Совершали долгие прогулки по Манхэттену, через парк, и устраивали пикники в Палисейдсе, и он казался всем увлеченным. Он был очень неискушенным и наивным, а трудился на совесть и постоянно таскал свои работы по рекламным агентствам в округе. Он впадал в уныние, но не сдавался. Не думаю, что хоть что-то было важнее его работы».
Остальные друзья считали его эксцентричным, манерным, милым и обаятельным, но чудовищно застенчивым. Кажется, все, что он когда-либо сказал при всех, было «привет!» шепотом, а так он просиживал все время в помещении, рисуя, словно робот, пока вокруг шла беседа. Согласно Элейн Бауманн, он «просто сидел и наблюдал, словно находился вне своего тела. Он был косноязычным, абсолютно не умеющим формулировать свои мысли юношей. А еще благоговел перед знаменитостями. Писал фанатские письма Трумену Капоте и Джуди Гарленд. У него дыхание спиралось, когда видел „Того“ или „Этого“». Энди испытывал такой трепет перед звездами, что, когда одну из их частых вечеринок на выходных посетил Хёрд Хэтфилд, сыгравший в фильме «Дориан Грей», просто уставился на него и шептал, не веря собственным глазам: «Хёрд Хэтфилд!». В другой раз, когда оказался сидящим в кино рядом с Марлен Дитрих, он еле выдохнул Лейле: «Марлен Дитрих!».
Уже тогда, как заметил Джордж Клаубер, Энди, кажется, верил, что в соприкосновении со знаменитостями есть какая-то магия:
Больше, чем кто-либо из моих знакомых, Энди жаждал встретить знаменитостей. У него страсть была к успешным и известным людям. Когда он впервые приехал в Нью-Йорк, почему-то думал, что я со многими знаком. И постоянно умолял меня представить его кому-нибудь знаменитому.
«Любой, чье имя было на слуху, являлся знаменитостью, – добавляла Марджери Беддоус. – Слышал имя знаменитого стоматолога и уже готов был бежать».
К этому моменту Энди воплотил одну из своих задумок, ставшую серией впечатляющих рисунков на разворот в технике отпечатка, иллюстрирующих пьесы Жироду и Уильяма Инге и статью о Лорке в журнале Theater Arts. Они схватывали двойственную сексуальную природу персонажей в изысканной воздушной манере. Как-то один художник-иллюстратор увлеченно наблюдал за тем, как работает над иллюстрациями Энди: «Он скреплял два листа бумаги вместе изолентой, образуя дверцу, потом рисовал на этой дверце