колотила в висках тупыми молоточками, не проходило головокружение, и уже он определил для себя, что это были явные признаки сотрясения мозга. Тот маленький, разъяренный, колючий, как еж, милиционер, буйно прорывался к нему, целясь бить рукояткой пистолета по голове, притом резво подпрыгивал, в азарте вылупив восковые глаза. «Что сейчас я чувствую к нему и к тому белокурому лейтенанту? Злобу? Нет, что-то новое… Увидеть страх, ужас в их глазах – вот что я хотел бы».
Сдавленный голос Демидова произнес:
– Ты замолчал, внук. Я тебя слушаю. Значит, на душе сверхскверно?
– Дедушка, – сказал Андрей с подобием улыбки на изуродованных губах. – Вот ты взял и листаешь Библию и говоришь: мудрый, вечный учебник жизни. Скажи – научила людей Библия добру, милосердию и человечности? Многих ли? Задумались лишь единицы чудаков и философов. Несмотря на все заповеди, проповеди, мифы и притчи – единицы! А Бог? Вездесущий, всемогущий, всеведущий? И что же? Почему открытая дьявольщина и подлая ересь торжествуют в России? Чем провинилась Россия? И почему путается под ногами эта покорная достоевщина: «Смирись, гордый человек!» Перед кем?
Перед кеми? Вот он, вечный вопрос, дедушка, и никто на него толком не ответит. А если ответит, то напорет базарную чушь или салонную банальщину! Сколько фраз: а смирение, покаяние, раскаяние, а непротивление злу! Это ведь истощенное глупостью вранье для ханжей, дураков и рабов! Интеллектуалы ломают головы над карамазовщиной и пугаются подумать, что это философия рабов! Я читал раза три Библию, даже цитировал в статьях. Знаешь, что для меня сейчас главное в ней? Совсем уж «не возлюби врагов своих». Кому нужно шизофреническое сюсюканье апостола, когда вокруг убивают! Бред отупевшего от умиления старца, которого по голове сандалией стукнули! «Возлюби врага своего» – это же оправдание предательства и трусости! Главное вот что для меня. Всем известная формула. «Время любить, время ненавидеть». К черту отбрасываю «время любить»! Остается: «время ненавидеть»! Ты меня понял, дедушка?
– Мда, очень… мда, – промычал оторопело Демидов, и грозные, как на старых иконах, глаза его вдруг стали младенчески беспомощными, каких ни разу не замечал у него Андрей. – Ты как-то безбожно, Андрюша, по-якобински, как-то слишком, что ли, революционно, не оглядываясь. По-кавалерийски. Удары наотмашь. Насмерть. Умного апостола Матфея ни с того ни с сего с ног свалил! Тебя гложет идея фикс! Одержимость! Это не нужно. Это зря. Это губительно, Андрюша.
– Что губительно? Почему наш патриарх не предал анафеме убийц, как заявлял?
– Твоя непримиримость – твоя ненависть. А ненависть требует выдержки. Надо глубинное спокойствие, чтобы… Иначе сорвешься и затопчут, затопчут…
– А ты спокоен?
– Я прожил целую жизнь. Ненависть не спасет. Ни одно государство в истории не спасала ненависть. Все решали направленность духа и воля. Так было в Отечественных войнах. Это – непреложная истина, Андрюша.
– А если воля и дух иссякли и нет змеиной печени, осталось одно голубиное