с ненужными елочными украшениями, достала еще мишуру и дождик, и добавила блеска.
– Нравится? – спросила Настя у еловой лапы. – И мне тоже! Вот теперь совсем красиво! А знаешь, мне кажется, ты волшебная! Ты такая живая, такая красивая, так вкусно пахнешь! Ой, я знаю, чего еще не хватает! – и девочка бегом бросилась на кухню.
– Ах, как чудесно! – радовалась Еловая Лапа. – Какая я красивая! И какое чуткое у девочки сердце! Она разглядела мою волшебную сущность! И так любит свою сестричку!
Тем временем, Настя вернулась, неся в руках несколько мандаринов. Разложив их вокруг банки, она очистила и с удовольствием съела один. Вот теперь все было правильно – запах живой елки, аромат мандаринов, любимый шар, веселыми бликами украшавший детскую…
– А давай, я найду тебе имя?! – Дожевав мандаринку, Настя посмотрела на еловую ветку. – Как же тебя назвать? О, знаю, тебя будут звать Еля, сокращенно от «еловой лапы»! Правда, я здорово придумала? – и девочка погладила длинные упругие и совсем не колючие иголочки.
– Веля, меня зовут Веля, потому что я – Волшебная Еловая Лапа! – засмеялась ветка. – Но как же здорово, что ты меня назвала!
В двери повернулся ключ, и Настя опрометью бросилась в коридор, едва сдерживая радостный крик. Ей было и немного страшно, однако желание увидеть Лялю было сильнее всего, но… Родители были одни. Хмурый и строгий папа, заплаканная мама…
– Что? – Упавшим голосом спросила девочка, – Почему? – растерянно добавила она.
– Доченька, все хорошо! – нарочито бодрый мамин голос, так не вязавшийся с ее красными от слез глазами больно резанул по сердцу. – Лялю послезавтра с утра осмотрит доктор из Москвы, очень хороший, мировое светило. Он всего на один день в нашем городе, и нам удалось… – мама немного споткнулась, и искоса с обидой посмотрела на папу, – Мне удалось, – жестким, чужим, звенящим голосом продолжила она, – его уговорить. Так что, он поставит диагноз, и назначит лечение, – и мама притянула к себе Настю, поглаживая ее по голове.
Мамина мягкая шубка щекотала нос и пахла ею – родной, теплый мамин запах, и еще немного – ее любимые духи, а девочке вдруг стало так горько, словно вся боль, которую она до сих пор держала в себе, стараясь не показывать взрослым, враз вылилась через край, и затопила все вокруг.
– Вы… вы ее на Рождество там оставили, она там одна, без нас! Как вы могли! Ненавижу вас! Ненавижу! – Настя вырвалась из маминых рук, кричала и топала ногами, а растерянные родители замерли, не зная, что делать. Девочка решительно и зло вытерла слезы, и вихрем умчалась в детскую, так долбанув дверью, что, кажется, где-то что-то упало.
Но ей было уже все равно. Она бросилась на свою кровать, продолжая рыдать вовсе не по-детски – тихо, зло, с подвываниями, изо всех сил обхватив подушку, и захлебываясь слезами. Ей было страшно и одиноко, но меньше всего на свете ей хотелось сейчас видеть кого-то