занимались вчера вечером. А Миледи – чтобы придать Семёну Матвеевичу вид того добропорядочного барина, с которым он к ней прибыл. Искусство Миледи в этот момент следовало бы сравнивать с искусством бальзамирования тела Ильича, с той лишь разницей, что медики занимались этим всю свою жизнь, а Миледи отводилось на всё не более часа. Как и с телом Ильича, главную трудность представляли глаза. Но если там проблема состояла в отсутствии в глазах жизни, то у Семёна Матвеевича – напротив. Его глаза выражали бездну человеческих страданий. И эти страдания нелегко было бы объяснить законной супруге просто, как переживание от расставания с дочерью. Воссоздать глаза, так или иначе соответствующие общему виду им не удалось, и пришлось Семёну Матвеевичу возвращаться домой с собственными глазами.
Если бы инспектор дорожного движения остановил машину Жидко по дороге к дому, то наверняка решил бы, что это чудо автомобильной техники заправляется спиртом. Подумать, что спиртом заправлялся сам его представительный владелец с бесконечно грустными глазами, он вряд ли бы осмелился. Но Галина, к удивлению Жидко, в очередной раз ничего не заметила: ни коньячных отголосков диссертации Серякова, ни тоски в глазах мужа. Это огорчило Семёна Матвеевича ещё больше. У него уже была заготовлена трогательная история встречи с дочерью, которая, несомненно, должна была бы добавить огня к чувству вины Галины и упрочить её страхи общения с первой семьёй. Своим невниманием, она лишила его сразу двух возможностей: оправдаться самому и пристыдить жену. Всю дорогу к вокзалу он мучился мыслями, размышляя то об отсутствии у жены простейшей наблюдательности психолога, то об обычной человеческой чёрствости к мужу. Ещё больше раздражало то, что Галина, казалось, не только не терзалась сомнениями, но и пребывала в приподнятом настроении.
Всю дорогу до вокзала они преодолели молча. Около десяти утра возле Курского вокзала прохожие могли наблюдать любопытную сцену. Молодая женщина и водитель такси извлекали из багажника приличных размеров чемодан под хмурым взглядом господина в кожаном пиджаке. Их общими усилиями чемодан был поставлен на колёса на тротуаре. А господин, получив ручку чемодана, ни слова не говоря, повернулся и покатил своё добро в сторону вокзала. Молодая женщина следовала в полутора шагах сзади, приветливо улыбаясь встречным и пропуская озабоченных пассажиров в узких местах переходов.
Поезд Москва Курская – Севастополь отправлялся в половине одиннадцатого с четвёртого пути. Узнав это, Семён Матвеевич ещё больше погрустнел. Предстоял утомительный путь по полутёмному, не вызывающему эстетического чувства переходу, мимо десятков помятых граждан, с такой же тоской в глазах, как и у Семёна Матвеевича. Видеть в их глазах свои собственные страдания ему было неприятно.
Собрав в кулак всю свою волю, сосредоточившись только на конечной цели своего пути, Семён Матвеевич катил свой чемодан и не обращал внимания ни на помятых граждан, ни на отставшую жену. Платформа едва вмещала