Чен не беспокоил, а тут прошлой ночью приснился. Как и в прошлый раз долго смотрел на меня, а потом и говорит «Будь осторожен! К Богомолу идёт подмога… Ты бы перепрятал ларец понадёжней!» и исчез. Утром я проснулся: голова болит, в душе страх какой-то…
– Может, и впрямь перепрятать? А куда? Я же зарыл его в подполе… Оставлю… А ларец перенесу в сейф…
Хирел, зарастал травой-муравой Великий Сибирский каторжный тракт… Хирела и беднела вместе с трактом деревня Проскоково. Уже никто через неё не ездил. Некого стало грабить…
Шесть лет прошло со смерти Проскоковской вольницы. Транссибирская железнодорожная магистраль ударила ей прямо в сердце… Теперь уже никто не хотел ездить старой, когда-то очень опасной дорожкой, долгой и дорогой! Каждому теперь хотелось на себе испытать новое железное чудовище, страшно фыркающее, но так быстро ездящее, что даже дух захватывало!
После смерти Мотьки и появления железной дороги прибыльное Проскоковское дело стало очень быстро умирать. И потянулись к железной дороге лихие ватажники уже там искать своей доли. Кто-то находил её с пулей в животе, а кто-то на каторге… Однако, были и такие, кто, избежав всех ловушек, разбогател и исчез навсегда из этих мест, освобождая место для новых искателей приключений. Так и забылась Проскоковская вольница в памяти многих людей…
Меж тем пыльной песчаной дорогой в Проскоково, не торопясь, въехала телега с двумя людьми.
– Тпр-рру! Ну, и куды ж ты, паря, собралси иттить, раскудрит твою телегу? Вот енто и есть Проскоково! – беззубый старик в драном армяке остановил свою дохлую лошадёнку и обратился к шестнадцатилетнему парню в красной косоворотке и сапогах.
– Чё разинул свой курятник? Денег ждёшь? Так не будеть их, ня жди… – парень легко спрыгнул на свои слегка косолапые ноги. – Катись отседова, а не то шшаз зубы перешшитаю!
– Н-но, родимая! – прикрикнул старик, заставляя лошадёнку двигаться дальше, потом, отъехав немного, намекая на парня, тихо сказал. – Эх, милая, раскудрит твою телегу, вот и подвози-ка топерича таких паскудников!
Селивон не спеша шёл по заросшей травой улице и думал о своём…
– Где же она? Мне сказали, будто в Проскокове была Мотька – атаманша. Не понимаю, почему бросила и никаких признаков жизни не подаёт? – думал он о матери. – Разве так можно было со мной поступать? Ведь мне всего десять лет тогда было…
Невольно вспомнились ему годы скитания, воровства, драк… Выжил! Но в путешествие вовсе не это заставило его двинуться с насиженного места в Барнаульской воровской стае: ему начало сниться какое-то чудовище, трепет перед которым не давал ему ни спать, ни пить, ни есть… В самом начале, когда оно потребовало сняться с насиженного места, Селивон воспротивился и тут же был сурово наказан: от боли в ушах, сердце и голове он чуть не сошёл с ума. Увидев у себя на левом плече знак из родинок, очень напоминавшем чудовище с рожками, Селивон покорился…
– Пойдёшь искать место, где захоронена мать! – приказал Богомол Селивону. – Когда же выяснишь обстоятельства