опущены, ввёл в заблуждение лохмача: он смело сделал два быстрых шага вперёд и ударил нарушителя.
Только что болтавшиеся, как плети, руки Селивона неожиданно пришли в движение раньше, чем тот нанёс свой удар. Лохмач так и не понял, откуда получил удар по печени, а потом по челюсти. Ноги его оторвались от земли, а тело отлетело на несколько метров, грохнувшись в канаву.
Тут «урод» вдруг повернулся спиной к одному из оставшихся парней повыше и покрепче, и сделал вид, что собирается бежать с поля боя. Парень воспринял это всерьёз и сделал шаг вперёд, чтобы примерно наказать нарушителя. Он так и не понял, откуда взялся этот жёсткий кулак… Хруст носовой перегородки, собственный вой и слёзы, потом ещё удар – и лицо зарылось в земле…
Третий из шайки деревенских блюстителей порядка остолбенел от неожиданности: такого быстрого разгрома их банды ещё никогда не было! Он замер на месте и застыл, как изваяние.
– Ну, дак кто у нас тута «урод»? – сурово спросил Селивон, крепко зажав руками нос третьему парню.
– Мы-ы-ы! – прогнусавил парень, сплёвывая сопли и слёзы на землю.
– Ну, чё, ишшо надоть? – ухмыльнувшись, мирно произнёс Селивон. – А то я ишшо могу!
Деревенские дружно замотали головами, признавая своё поражение. Когда они привели себя в порядок, лохматый, протянув руку, мирно заговорил.
– Слышь, паря, ты чё сюды забрёл-то? По надобности какой? Скажи… Я тута, почитай, усё знаю…
– Материну могилку ишшу… – осторожно ответил Селивон.
– А ну, скажи, кто така?
– Да то ж давно было… Шесть лет назад… Мотька – атаманша… Про таку слышал?
– Мотька – атаманша? – в голосе лохматого послышалось настоящее удивление, рот округлился, и он даже присвистнул. – Вот енто да! Ну, толды наше вам с кисточкой!
И сделал поклон Селивону, уважительно покачивая головой. Остальные сделали то же самое. И пошёл первым вперёд по улице.
– Ну, толды ясненько, как ты нас так быстро разделал! – восхищённо произнёс лохматый. – Слышь, братаны: ён Мотьки – атаманшин сын! Ну, такому надоть кровь из носу, а могилку показать… И покажем! Ить наш батька тамока в одной могилке с ей лежить!
Они пожимали руку Селивону, одновременно восхищаясь им самим и его матерью, успевая добавлять. – Ну, ты, паря, даёшь! Да ты, опосля ентова, бушь наш первеющий друг!
И начали рассказывать в лицах, перебивая друг друга, как какой-то мужик застрелил Мотьку – атаманшу и её ближайших головорезов. Селивон слушал – слушал их, невольно восхищаясь своей матерью, и уже под конец, совсем простил её за то, что бросила его десятилетнего на произвол судьбы. Однако по их рассказам было совершенно невозможно понять, кто убил его мать, потому что по одному рассказу это был мужик, по другому – женщина, по третьему, они сами перестрелялись. А ещё говорили братаны, будто его мать попала к какой-то нечистой силе в зависимость… Под конец совсем дура-дурой стала…
На могилку Мотьки – атаманши они не пошли – нечистой силы испугались, а Селивон