меня не тревожить ваше сердце и вашу душу, и я поклялся, что сдержу данное вам обещание. Но у меня тоже есть сердце, миледи! И я хочу, чтобы вы знали: если вам потребуется моя жизнь, вы можете смело распоряжаться ею, как вам будет угодно потому, что она принадлежит вам, – и, не дожидаясь ответа, с этими словами Кевин Бьюкенен быстро развернулся и направился к двери.
Аббатиса Клод вскочила со скамьи и почти прокричала в спину упрямого шотландца.
– И не называйте меня больше миледи, у меня есть другое имя!
Кевин на мгновение остановился, выпрямил свои огромные сутулые плечи, от чего стал казаться ещё выше, и вышел из кельи, громко хлопнув дверью. Разговор удался! Аббатиса опустилась обратно на скамью и закрыла лицо руками. Сейчас, когда никого не было рядом, она могла позволить себе немного всплакнуть. Она плакала тихо, без надрывных рыданий и протяжного воя. Она плакала так, как, наверное, плачут дети: от малой обиды и большой жалости к себе, от неизвестности и пустоты.
В дверь громко постучали. Аббатиса Клод быстро вытерла слезы и произнесла:
– Входите!
На пороге появилась матушка Моти. Худая, почти хрупкая, пожилая монахиня вошла с поклоном и быстро защебетала:
– Матушка настоятельница, требуется ваше присутствие. Повозки уже разгружены, мешки с чечевицей и просом уложили в малый погреб, там суше. Сыры и масло разместили в большом погребе, там холоднее. А вот, что делать с зерном, ума не приложу…
– А что с ним? – поинтересовалась аббатиса.
– Спуститесь во двор и сами увидите, – предложила монахиня.
Когда аббатиса Клод спускалась по каменной лестнице монастыря, за воинами Бьюкенена уже закрывались ворота. Монахини, а их было больше полсотни, вышли во двор, чтобы проводить шотландцев домой, и теперь нехотя возвращались к своим обязанностям. Но, увидев аббатису, все устремились к ней навстречу, чтобы поделиться нежданной радостью. Аббатиса Клод для каждого нашла ласковое слово и со всеми разделила общую надежду на теплую и неголодную зиму.
Осмотрев мешки с зерном, настоятельница задумалась. Это оказался ячмень, да к тому же заметно наклюнувшиеся зерна уже были готовы к посеву. Крестьяне не пожалели для аббатства самого дорогого: будущего хлеба. Монахини тихо шептались в стороне, поглядывая на настоятельницу.
– Матушка Моти, – позвала аббатиса Клод. – Если завтра будет такой же тихий день, как сегодня, мы сможем высеять этот ячмень под зиму.
Монахиня только всплеснула руками.
– Господи Иисусе, так ведь уже ноябрь скоро. Поздно кидать в остывшую землю такое зерно, матушка настоятельница. Уж лучше мы его зимой съедим.
– Ничего не поздно, – настаивала на своём аббатиса. – Погода пока стоит теплая, а зерно вот-вот проклюнется. Пока настанут холода, и зеленые ростки успеют показаться. Зато летом у нас будет столько зерна, что проживем еще один год не голодая, и раздадим всем беднякам.
– Это уж точно, это уж раздадим… – прошептала себе под нос