и «Крылатыми качелями».
Временами он доставал альбом с фотографиями. Свадебные он, почти не глядя, перелистывал, зато фото с сослуживцами удостаивались его особого внимания. Он бережно водил по ним пальцами, а фотографию его взвода от помещения в рамочку спасало отсутствие рамочек. Все хрупкое и стеклянное в комнате было уже давно разбито.
Сослуживцам было тесно в объективе фотоаппарата – 30 агрессивно-целеустремленных каменных лиц и ни одной улыбки. С фотографии осязаемо сквозило тестостероном, спиртом и крепким табаком. Самым безобидным на этой фотографии выглядел танк.
Наверное, эти фото специально созданы для запугивания потенциального врага, который мог где-нибудь на них наткнуться.
Два раза в месяц жена заставляла его надевать самые приличные из имеющихся брюк и отправляла в службу занятости. Примечательно, что местная разливайка примостилась в торце этой же пятиэтажки. Таким образом, дальше территории этого дома выплаченное пособие обычно не уходило. Соседство было по меньшей мере странным – то же самое, как если бы эволюционный центр имени Дарвина открыли при церкви. Активные граждане даже писали обращение с просьбой отцепить этот паразитический рюмочный полип с государственного учреждения.
Как и многие алкоголики, Рахманинов-старший стал отдаляться от людей и находить себе друзей в лице животных. Домашняя болонка стала ему и Бимом Черным ухом, и Хатико в одном лице. Ничего удивительного – собака никогда не скажет тебе: «Ты у меня всю душу высосал» или «Да когда ты уже, наконец, найдешь работу». Звали болонку Несси. Про то, что так ласково называли Лох-несское чудовище, Рахманинов -старший и слышать не хотел.
На зиму он купил ей комбинезон модели «похоронный саван» и пошел «показывать невесту» во двор. Жаль, что собаки не наделены чувством юмора, поэтому над облачением болонки смеялись только их хозяева.
К семейству псовых она имела весьма опосредованное отношение – обучаемость и склонность к дрессировке у нее была на уровне рыжего лесного муравья. Характер такой же.
Наверное, именно с нее Крылов писал басню про слона и моську.
Дай ей волю – она бы перегрызла шею Павлову и облаяла бы все его мигающие лампочки и звенящие колокольчики. Единственный вывод, который бы он сделал из эксперимента с условным и безусловным рефлексом – это то, что пять уколов от бешенства в живот – это действительно больно.
Было в ней что-то и от гопника со спального района – если она ловила на себе чей-то задержавшийся дольше пары секунд взгляд, то начинала утробно клокотать звуком заведенной бензопилы и буровить оппонента ответным взглядом. Если рычать и кусать протянутые руки было некому, она начинала грызть лапы собственные – наверное, надо было хоть куда-то направлять энергию чистого зла и ненависти.
Отец Рахманинова, замечая этот акт мазохизма, хлопал болонку газетой, а если