Бела.
Большой широкоплечий мужчина спокойно и, немного смущаясь, встал со своего места.
– Ему лет тридцать три – тридцать пять… – рассуждал про себя Веденей, снова оценивая вставшего мужчину, хотя и видит их в первый раз. – Лицо простое, лобные шишки выбиваются из черной с проседью копны волос, борода и усы такого же цвета аккуратно подстрижены, на лице то и дело встречаются черные точки. Кузнец… Руки большие и жилистые, не знают куда деться…
– Могёть оне сами за себя скажуть… – смущаясь и по-свойски улыбаясь, произносит он.
– Кий, давай сам… Скажи за нас… – доносится из зала.
– Заданья усе ваши мы исполнили в срок… – произнёс он, кивнув в ответ залу. – И по кузнице… И по строительству… И по мельнице… Ну, не люблю я долго говорить!
– Ты глянь-ка, молодец какой! – рассуждаю про себя, думая о Кие. – Я тоже не люблю долго говорить, особенно без дела! И как это могут делать женщины?!
– Ну, ладно, Кий… Я сама расскажу… – Бела усмехнулась: ничего нового для неё в поведении Кия не было! То, что он не любит долго говорить, это она и сама давно знала. Поэтому за ремесленниками лично проводила догляд.
– А давайте, пусть зал сам скажет, как они работали! – улыбаясь, предложила она. И тут же спросила. – Ну, как работала наша банщица Катерина?
– Хорошо… Молодец… – понеслось со всех сторон.
– А меня она што-то не пустила в баню… – проворчал дед Беловод.
– И не пущу! – встав и повернувшись в сторону деда Беловода, ответила в белом сарафане с вышивкой синего цвета приятная женщина лет тридцати. – Пока не станешь приходить туда в чистом… Как придет, так грязи после него как после десятка мужиков… И всё норовит приходить в женский день!
В зале засмеялись. Катерина села.
– А можа мене так больша нравитси… – огрызнулся дед Беловод и спрятался за чью-то спину.
– Ну, а кто может сказать что-то плохое про наших швалей: Домны, Златозарки, Избавы и Ариадны? – спросила она зал. – Дед Беловод, они тебе что-нибудь в этом году шили?
Женщины невольно стали внимательно оглядывать свои сарафаны, а мужики – рубахи.
– Не, не шили… Оне про меня нынче совсем позабыли… – пробормотал дед Беловод. – Им молодых всё подавай!
– Ой, не ври, дед! – возмутилась Домна, полноватая женщина лет тридцати – тридцати пяти. Она, встав, уперлась кулаками в бедра, и показала кулак деду. – К тебе Ариадна ходила, спрашивала… Так ты что ответил? А? Скажи, Ариадна!
– Он сказал, что ему нужна не рубаха, а такая молодая жена, как я… – смущенно ответила молоденькая девушка, лет семнадцати – восемнадцати.
– Ох, дед… Дед! – улыбаясь, напомнила Бела всем в зале. – Да он по старости своей забыл, что у нас браки между своими запрещены!
– И я ховорю… Забыл! – моргая глазами как невинное существо, проговорил дед Беловод, и опять спрятался за чью-то спину.
– Вот это новость! – удивлённо бормочу, совсем забыв, что это – родовая община, и все они имеют кровное