Александр Куприянов

Истопник


Скачать книгу

на своем веку. Жалкие, сгорбленные, выражение лиц или настороженно-злобное – зэк всегда готов к тычку, окрику и удару, – или скорбно-тупое. Мутный взгляд под ноги. Зэк редко смотрит в лицо конвоира.

      Колонны объединяла одна странность, она пугала Костю.

      Телогрейки и бушлаты у зэков были… красного цвета!

      Цвета крови.

      Словно четыре кровавых ручья текли по склону сопки и впадали в тоннель. Оттенков красного было несколько. Бригадиры и нарядчики шагали в темно-алом, как будто бы бархатном. Цвета бордовых кулис в каком-то театре. Может, Большом – главном театре страны, который так любил товарищ Сталин. Рядовые зэки шли в кумачовых телогрейках.

      Словно лепестки маков, телогрейки трепетали на ветру полами.

      Зэчки, все-таки, наверное, потому что женщины, были одеты в малиновые бушлаты. Цвет менялся, если Костя переводил свой взгляд с одной колонны на другую. Потом он внезапно догадался. У него же высокое давление! И потому так кровавит в глазах. Но ничего не мог с собой поделать.

      «И мальчики кровавые в глазах». Вспоминалось откуда-то, из тайников студенческой памяти. Только тут были не мальчики, а тетки и мужики. В бушлатах, подпоясанных веревками.

      Костя слышал их шаги.

      Все ближе и ближе.

      Резко поворачивался.

      Он надеялся, что видение пропадет.

      Не пропадало.

      Он видел лица зэков. Прозрачные и белые, словно картонные маски, выкрашенные белилами. Изморозью были покрыты их брови и ресницы. На шапках лежал снег. Некоторые зэчки кутались в грубые солдатские одеяла, подпоясанные обрывками веревок, ремнями и даже тонкой стальной проволокой. Костя понимал, что все они призраки. А не живые люди. Подкладывал и подкладывал поленья в пламя уже вовсю бушующего костра. Костя знал: чем скорее разгорится костер, тем быстрее пропадут видения.

      Не дойдут они до портала.

      Одна зэчка садится рядом, у костра, и тянет руки к пламени.

      Она спрашивает:

      – Как тебе живется без меня, Ярков?

      Это Сталина Говердовская.

      Она гладит Костю по щеке. Он чувствует ледяной холод ее ладони.

      Костя развязывает свой вещмешок, достает из потаенного уголка янтарные бусы и протягивает Сталине:

      – Вот смотри, смотри… Я сохранил!

      Озирается по сторонам.

      На снегу лежат желтые бусы.

      Никого. Ни колонн зэков в красных телогрейках, ни Сталины.

      Только гудит пламя огромного костра. Ветер затягивает его в жерло тоннеля.

      Там притаилась вечная мерзлота.

      Костя проверяет пистолет под мышкой, забрасывает рюкзак за плечи и скользит в сопку на широких лыжах, подбитых камусом.

      Снег еще лежит на ветках елей. Зима никак не отступит. Где-то снег искристый и тяжелый – на иглах стланика. С подтаявшей, а потом и заледеневшей, коркой. А где-то лишь припорошил кусты.

      И уступы портала Дуссе-Алиньского тоннеля.

      Высоко на портале хорошо виден барельеф Ленина – Сталина. Крупно выбита дата: 1947–1953. На сером бетоне уступов, присыпанных