обижена на семью, потому что все посчитали ее мертвой, – пастор сглотнул, – как была обижена покойная тетя Лаура. Но Марию тоже никто не ищет, – он прислонился к стене под щитом с объявлениями, – она может решить, что о ней забыли, – небритый кадык Джона дернулся, кузен проглотил последние капли водки:
– Я думаю, что твоя мама и Волк отправятся за Марией и Феденькой, – заметил Джон, – тетя Марта ничего в простоте не скажет, – Генрих усмехнулся: «По привычке». Маленький Джон продолжил:
– Но папа обмолвился, что твоя мама истребовала из архива обязательство Журавлева о работе на нас. Такие бумаги не имеют срока давности, – он закурил, – наверняка, она собирается шантажировать Журавлева этим документом, – Генрих взял свои дешевые сигареты:
– Но это опасно, – он чиркнул спичкой, – лучше найти Паука и расспросить его как следует… – Джон присвистнул:
– Ищи иголку в стоге сена. Западный Берлин большой город. Съехав из отеля Полины, твой бывший коллега мог оказаться где угодно, – он повел рукой за окно, – но я больше, чем уверен, что в субботу он явится туда, где будешь ты, то есть в студенческий клуб, – кузен сунул оружие в холщовую сумку, – поэтому браунинг я у тебя временно конфискую, один ствол хорошо, а два лучше…
Генрих, пошатываясь, поднялся:
– Кофе сварю, – он включил газ, – значит, Ритберг приехал в Берлин, чтобы переманить меня на сторону возрожденных нацистов? – Джон хмыкнул:
– Да. Но я не думаю, что он успеет к тебе подойти. Ты, мой милый, сейчас мишень для Паука. Я, по понятным причинам ни ему, ни Ритбергу показываться не собираюсь, но я буду рядом, не волнуйся, – Генрих велел себе не спрашивать о Полине:
– Она здесь с миссией Моссада, – кофе просыпался на плиту, – через Ритберга израильтяне хотят выйти на Макса. Она видела Лауру в магазине…, – рука Джона протянулась из-за его плеча:
– Садись, – ласково сказал кузен, – я сам все сделаю, – сгорбившись на табуретке, Генрих покусал губы:
– Ты думаешь, – он справился с собой, – думаешь, Мария меня простит? – Джон обернулся к нему:
– Все совершают ошибки, – серьезно сказал кузен, – простит, конечно. Все будет хорошо, Генрих, – перед ним оказалась чашка с дымящимся кофе, – пей и на боковую, как мы говорили на Ангаре…
За окном кухни, в ненастном небе забрезжила полоска морозного рассвета.
Машину, дряхлый опель десятилетней давности, Джону сосватал пастор Рабе. До мессы они навестили бедноватый гараж рядом с вокзалом Гезундбруннен. Утро оказалось холодным, но ярким. Вершина полуразрушенной зенитной башни Люфтваффе, торчащей из голых деревьев парка Гумбольдхайн, золотилась под солнцем.
Механик, пожилой, крепкий мужик, встретил их берлинскими булочками:
– От хозяйки моей, – он взялся за кофейник, – я машинами занимаюсь, а она кухней заведует, – механик указал на вывеску рабочего кафе по соседству, – будет