и расскажет более подробно о себе и своей участи, о том, как справился с болезнью, раскрасит сухие строки энциклопедии ценными подробностями…
…Через шесть дней, когда доктор признал, что горло наконец-то очистилось, а температура не поднималась выше 37,5 даже в вечерние часы, Райнхард решил покинуть Капча-Ланку. -Курс лечения я продолжу дома, – уверил он доктора, которому не нравились остаточные хрипы в легких и кардиограмма, которую все же сняли на специально привезенном с «материка» приборе. Как потом сказал сам доктор, все снабжение поступило не потому, что о них подумали во дворце. А потому что новый начальник базы приказал разобрать трофеи, захваченные у мятежников, и нашел среди них немало медицинского оборудования и медикаментов. При этих словах Райнхард почувствовал некое разочарование: он-то был уверен, что постарался друг, сообщив о его состоянии сестре и сказав, что именно нужно для лечения и обследования. Зигфрид его и не разуверял, но в решении сбежать из этой ледяной пустыни поддержал. Про уколы молодые люди довольно быстро забыли, а некую слабость, которая длилась потом почти месяц, Райнхард списал на естественный процесс выздоровления. Стыдно было обращаться к врачу Рейхсфлота с такой мелочью, тем более, его ждали другие, более масштабные дела…
После бала
Дым постепенно развеивался, и окружающее пространство приобретало прежние краски. Все, казалось, происходило во сне, тягостном и длинном, из которого так и не получалось проснуться, сколько не пытайся. Чувства, на несколько мгновений застывшие, вновь возвращались к нему со всей четкость.
…А что это именно случилось, Райнхард поначалу и не понял, но нынче пытался восстановить весь ход событий за несколько мгновений.
Все было поначалу хорошо, в том смысле, что шло так, как и должно – обычный прием, светская болтовня, та нудная скука, которая бывает на подобных мероприятиях. К ним он еще не привык и не знал, а стоит ли вообще привыкать? Втайне он завидовал Зигу, оставшемуся за дверями – строгий протокол никак не предполагал присутствия офицера «из простых» на приеме, куда ожидали самого кайзера. Все шло чинно и мирно – он поговорил с очаровательной баронессой Магдаленой фон Вестфален, ответил на приветствия, словно читая в глазах присутствующих важных аристократов: «И здесь этот белобрысый сопляк!», «Кого только не пускают…», разглядев жемчужины живописной коллекции, собранной герцогом Брауншвейгом собственноручно. Тот предпочитал земную живопись в стиле «романтизм», и ориентировался именно на эти шедевры. Поговаривали, что оригиналы из того, небывалого 19 века, купленные за баснословные деньги, висели у герцога в гостиной. Грубым диссонансом среди мирных морских пейзажей, идиллических лесов и видов на прекрасные руины смотрелся огромный, в полный рост, портрет кайзера Рудольфа фон Гольденбаума. Несмотря на общий парадный тон, смотрелся основатель Империи весьма грозно и при этом неприглядно. Его потомок,