в сумрачные раздумья. Скиталец усилием воли сопротивлялся влиянию крепости, стараясь в памяти вернуться в те дни, где его некогда окружали тепло и смех. Воспоминаний было немало: о северных лесах, озаренных весенним солнцем, о далеком море в благородном обнажении серебра, о старых друзьях, идущих плечом к плечу в самые темные дни и беззвездные ночи, о давней любви, что своим пламенем обжигала и сейчас. Но все они, вспыхнув мимолетном видением, уносились прочь призрачными полотнами прошлых жизней, не в силах более противиться влиянию крепости.
Эйстельд крепче сжал зубы, призывая все обладание над самим собою. Он не желал сорваться в пучину безнадежности, а может и безумия, когда они были столь близки к цели. Выискивая свои самые живые воспоминания о минувшей юности в странствиях по свету, он с усилием вынырнул на поверхность из бездонного колодца грез.
Обдуваемый ветром, скиталец с тревогой взглянул на старого друга, догадываясь, что крепость испытывала не только его. Гелвин шел, опустив голову, слегка покачиваясь, нелепо переставляя ноги. Однако, когда встревоженный странник окликнул бальтора и, не получив ответа, быстро одернул его капюшон и взглянул охотнику в лицо, из спутанной бороды раздался столь непривычный за долгое время смех:
– Представляешь, Эйстельд, чертовы камни нашептывали мне о бренности всей моей жизни! А когда я взял да припомнил о том, как за несколько монет развлекался с парой девок на торжественном открытии первого борделя в Гроденорге, шепот внезапно перешел в шипение, поперхнулся и оборвался на полуслове, – задорно сверкнул своим неунывающим глазом бальтор. – Я готов поставить оставшуюся кварту в бурдюке, что последние слова в моей голове больше всего напоминали портовую ругань!
– Эйстельд облегченно рассмеялся следом. Взяв протянутый бурдюк из рук охотника, он сделал добрый глоток. Холод, окутывающий сердце, отступил, а застывшая кровь пришла в движение по венам.
Пейзаж, простиравшийся перед ними, был постоянен в своем однообразии. Деревья и кустарники пребывали в состоянии непрерывной глубокой осени. Листья, словно истлевшие за долгие века останки, укрывали участки земли и старые корни.
Продвигаясь все дальше, друзья подметили, что лес начал редеть. Между серыми стволами росло расстояние, и все чаще на оголенной и потрескавшейся земле проступала бурая пыль. Пройдя от места высадки около двух миль и давно уже потеряв из вида ориентиры песчаного берега, двое путников вышли к высокому склону, разрезавшему остров поперек от самой воды. Скиталец и охотник взобрались на склон и взглянули на вид, раскинувшийся перед глазами. Сразу под ними склон уходил крутым наклоном, выравниваясь внизу в широкое песчаное дно, чтобы затем вновь устремится вверх в противоположный склон примерной высоты с первым. Тем самым образовывал перед ними огромный овраг или ущелье, тянущееся от воды и до самых стен крепости.
Один конец этого подковообразного канала сходил на нет к берегу и терялся у далекой,