только этой местности: каждый чепец был украшен черным бантом, повязанным на эльзасский манер. А в середине страницы находилось то ужасное, от чего Вероника никак не могла оторвать глаз. Это было главное распятие – ствол дерева с двумя коротко обрезанными нижними ветвями, вдоль которых вправо и влево были растянуты руки женщины.
Конечности ее были не прибиты к дереву гвоздями, а привязаны веревкой, обмотанной вплоть до плеч и бедер сомкнутых ног. На этой жертве был не бретонский костюм, а нечто вроде савана, ниспадавшего до земли и удлинявшего и без того худое, изможденное тело.
В выражении искаженного болью лица сочетались покорность, страдание и печальное изящество. Это было лицо двадцатилетней Вероники – оно хорошо ей запомнилось, когда в часы грусти она разглядывала в зеркале свои полные безысходности и слез глаза.
Ее густые волосы, так же как и в те годы, ниспадали волнами до самого пояса.
А сверху виднелась надпись: «В. д’Э.».
Вероника долго размышляла, вглядываясь в свое прошлое и пытаясь наугад отыскать связь между тем, что произошло, и воспоминаниями юности. Но в голове у нее ни разу не блеснул хотя бы слабый луч догадки. Прочитанные ею слова и увиденный рисунок были лишены для нее всякого смысла и никак не поддавались объяснению.
Снова и снова вглядывалась она в лист бумаги. Наконец, не переставая думать о нем, Вероника медленно разорвала его на мелкие клочки и развеяла их по ветру. Когда последний клочок скрылся из виду, решение уже было принято. Она отодвинула труп, закрыла дверь и поспешила в сторону деревни; пусть этим происшествием займутся власти – в данный момент это ее устраивало.
Однако, когда часом позже Вероника вернулась в сопровождении фауэтского мэра, жандарма и целой кучки зевак, привлеченных ее рассказом, лачуга оказалась пустой.
Мертвец исчез.
Все это было чрезвычайно странно. Понимая, что в своем смятении она не сумеет толком ответить на вопросы и рассеять подозрения и недоверчивость относительно правдивости ее рассказа, причины приезда в деревню и даже ясности ее рассудка, которые могли возникнуть и возникли, Вероника отказалась от дальнейших попыток что-либо доказать и вообще от борьбы. Хозяин постоялого двора был дома. Она спросила у него, до какой ближайшей деревни она сможет дойти по дороге, чтобы сесть там на поезд, следующий в Париж.
Запомнив два названия – Скаэр и Роспорден, она наняла экипаж, который должен был вместе с чемоданом нагнать ее по пути, и ушла, охраняемая от всяческих проявлений недоброжелательства своею элегантностью и спокойной красотой.
Вероника отправилась в путь, если можно так выразиться, наудачу. Дорога перед нею лежала длинная, растянувшаяся на многие лье. Но она так спешила разобраться со всеми этими необъяснимыми событиями и вернуть себе покой и забвение, что упрямо и стремительно шла вперед, даже не сообразив, что напрасно так утомляет себя, поскольку вслед за нею движется экипаж.
Она карабкалась на холмы, спускалась в ложбины