не то аппетит перебьешь.
– Не перебью! Я же сказал тебе, я мог бы съесть целого быка!
Мину произнесла молитву, которую всегда читала перед едой их мать, и их горячее «Аминь!» разбудило отца, который присоединился к ним за столом. Ей очень хотелось рассказать ему про Мишеля и про злоключения мадам Нубель, но она решила, что сделает это позже, когда Алис с Эмериком лягут спать.
– У нас сегодня был насыщенный день! – сказала она. – Шарль опять твердил про облака. Я играла с младшими Санчесами в ладушки, пока не отбила себе все ладони. И даже продала томик стихов Анны Бейнс![10]
– Ну, должен признаться, ты меня удивила. Не думал, что удастся сбыть его с рук, но не купить не мог. Такая прекрасная бумага, такой изящный переплет для такой тонкой книги. Я приобрел его у одного голландского печатника, человека из знатной семьи, которого намного больше интересуют книги, нежели корабли. У него мастерская на Кальверстрат[11].
– А в свою январскую поездку ты тоже заезжал в Амстердам? – спросила Мину.
Этот вопрос был задан мимоходом, просто для того, чтобы поддержать веселую застольную беседу, но лицо ее отца мгновенно помрачнело.
– Нет, не заезжал.
Мину принялась лихорадочно придумывать, что бы такое сказать, чтобы вернуть их разговору былой легкий настрой, но отец уже вновь замкнулся в себе. Выругав себя за невольный промах, она даже обрадовалась, когда Эмерик с Алис затеяли играть в шашки, хотя игра неминуемо должна была закончиться ссорой.
Под стук шашек по деревянной доске Мину убрала со стола и, усевшись перед огнем, погрузилась в свои мысли. Время от времени она бросала взгляд на отца. Что же так сильно его угнетало? Что лишило всегдашней жизнерадостности? Потом ей вспомнилось прикосновение незнакомца к ее щеке, и она против воли улыбнулась.
– О чем ты думаешь? – спросила ее Алис, которая подошла приласкаться к сестре, хотя глаза у нее уже слипались.
– Ни о чем.
– Наверное, это твое «ни о чем» очень приятное, потому что у тебя счастливый вид.
Мину рассмеялась.
– Мы должны быть благодарны за очень многое. Но тебе давным-давно пора спать. И тебе тоже, Эмерик.
– Почему я должен идти в кровать в то же самое время, что и Алис? Мне уже тринадцать! Она еще маленькая, а я…
– Au lit[12], – строго велела Мину. – Пожелайте папе доброй ночи, вы оба.
– Bonne nuit, папа, – послушно сказала Алис, немного покашливая.
Бернар положил руку ей на макушку, потом похлопал сына по плечу.
– Скоро все станет получше, – сказал он Мину. – Придет весна, и я снова стану самим собой.
Подчиняясь безотчетному побуждению, она положила отцу на плечо ладонь, но он вздрогнул и отстранился.
– Когда Эмерик с Алис улягутся, – сказала она, – я хотела бы поговорить с тобой, отец. По серьезному вопросу.
Он вздохнул:
– Я устал, Мину. Это не может подождать до утра?
– С твоего позволения, я предпочла бы сегодня. Это важно.
– Ну ладно, я буду тут. Погрею свои