шел с непокрытой головой рядом с каретой, не переставал говорить с матерью, и так до самого шатра. Вышла Марфа из кареты величаво, как и не было почти двадцати пяти лет ссылки и монастырского заключения, кивала всем милостиво, улыбалась благостно, лишь на меня зыркнула ненавистно, но хоть так заметить соизволила! Да я на нее и не обиделся, был у нее свой женский счет ко мне, с ее колокольни так даже и справедливый, но я же не о себе пекся, а о роде и о державе, тут понимать надо!
Венчание на царство было через три дня, сразу за Ильиным днем. Очень скромное, это только полякам оно почему-то показалось чрезвычайно пышным. И пир был даже не пир, а посиделки короткие, всего на один вечер. С утра же Димитрий был уже в Грановитой палате на Думе боярской.
Шли дни и недели, и постепенно улетали прочь и забывались мои страхи, что Димитрий будет править как отец, с грозой, а точнее, что оставшиеся в его ближайшем окружении наследники опричных родов продолжат опричный погром. Димитрий скорее в другую сторону качнулся, никакого произвола не допускал, требовал, чтобы все было по закону, Разбойный приказ, при Семене Годунове разросшийся до невероятных размеров – до пятидесяти человек, почти весь разогнал, оставшимся же запретил рассматривать доносы без подписи и повелел заниматься лишь явными разбойниками. Отчасти поэтому в царствование Димитрия в Москве не было ни судов, ни, тем более, казней.
Кроме одного случая. Петр Басманов с первых дней своего пребывания в Москве озаботился источником слухов, что будоражили столицу перед вступлением в нее Димитрия. Не тех, что Семен Годунов распускал, а других, о которых я вам тоже рассказывал. Тут Басманову неожиданно помог Богдан Бельский, который дал ему точное указание – Шуйские. За доказательствами дело не стало, многие люди, и из детей боярских, и купеческого звания, покаялись чистосердечно, что по прямому наущению князя Василия Шуйского с братьями распространяли слухи зловредные, называли Димитрия самозванцем и неведомо чьим сыном, обвиняли его в приверженности ереси латинской, в полном подчинении приказам иезуитов и короля польского, в жестокостях по отношению к истинно православным и к верным слугам державы Русской, призывали не подчиняться новому царю. Когда Басманов доложил Димитрию о результатах проведенного им розыска, тот повелел всех арестованных по делу немедленно отпустить, ибо клеветали не по злому умыслу, а по соблазну дьявольскому, главных же прислужников нечистого – братьев Шуйских – приказал арестовать, заковать и бросить в темницу.
Димитрий и тут всех удивил, по мнению общему за одно только дело Угличское Димитрий мог казнить князя Василия Шуйского по своему усмотрению, он же повелел судить Шуйских открытым судом, так, как доколе никого не судили на Руси, – Собором из избранных людей всех чинов и званий. И суд народный в виду свидетельств многочисленных и неопровержимых вынес свой приговор единодушный: князю Василию – смертная казнь, а братьям его, Дмитрию и Ивану – темница до скончания дней.
Василий