180 он отдает домработнице. Как ветеран и Герой Социалистического Труда никакими льготами не пользуется. Даже справки нет, что во время войны был ранен… Мог ли тогда подумать, что понадобится такая?
Он работал в ЦК еще при Ленине, десятки лет был членом Политбюро при Сталине. Выходец из беднейшей семьи, рабочий-кожевник, ставший революционером…
Большевик с 1911 года, он через пятьдесят лет был исключен из партии за то, что вместе с Молотовым, Маленковым, Ворошиловым и другими наиболее видными деятелями – большинством Президиума ЦК – выступил против тогдашнего лидера партии Хрущева.
Я много читал о Кагановиче и немало слышал разговоров о нем. Существует мнение, что Каганович – грубый и даже неотесанный человек. Не знаю, может, он был таким когда-то. Но вот уже несколько лет я общаюсь с весьма интересным, мыслящим и начитанным собеседником. Он знает литературу, особенно русскую и украинскую, обладает чувством юмора.
– Как говорят в Одессе – слушай сюда! – Каганович доверительно прикладывает ладонь к груди. – Я вам даю самый цимес, то, что никому, кроме вас, о себе не говорю!
Крупный, могучий, он сидит передо мной в застегнутой на все пуговицы плотной рубахе, напоминающей «наркомовский» френч 30-х годов. Разговаривая, иногда поглаживает крупные седые брови, покручивает усы, улыбается. Изредка отрывисто смеется. После эпохи своих портретов внешне, конечно, изменился, но память великолепная, реакция быстрая. Не теряет нить разговора, упорно, до конца старается высветить ее. По-прежнему масштабно, по-государственному мыслит. Остро воспринимает все, что происходит в стране. Тех, кому не дает покоя тень Сталина, называет «сталиноедами».
Плохо стало со зрением, однако до трех часов ночи смотрит, а вернее, слушает телевизор, переживает.
– Сейчас появились новые слова: «конверсия», «конвергенция», «ротация», – говорит он, – зато почти исчезли «марксизм», «социализм», а про «коммунизм» вообще не слышно.
Таким же остался у меня в памяти и Молотов. Это особые люди, и я им не судья. Да и судить их можно, наверно, только законами их времени. Ни личные блага, ни семья не могли им стать помехой для достижения избранной цели. Но я всегда уважал людей убежденных и не меняющих убеждений, как многие, у которых чего нет, того нет. В этом смысле мной почитаемы Николай Островский и Иван Бунин, неприемлемы маршал Тухачевский и генерал Власов…
Каганович остался верен главным идеалам собственной жизни.
«Да, были люди…» Не мы.
Пять лет я встречаюсь с ним и постоянно веду дневник, подробно записывая наши беседы и телефонные разговоры. Для этой книги я старался исключить из дневника повторы, ибо один и тот же эпизод, бывало, рассказывался не однажды. Я выбрал то, что, как мне кажется, может представить интерес для читателя – по крайней мере, мне самому это было интересно. Думается, интересно еще и потому, что это устные рассказы, ибо так, как говоришь, не напишешь.
Итак, прочтите то, о чем говорил мне верный сталинский апостол, несгибаемый коммунист