задание». Секретные задания даются обычно тет-а-тет, руководителем исполнителю без посвящения в него посторонних. В нашем же случае таковых присутствовало аж двое. Орлов и Чурсин, конечно, не чужие, но зачем вводить их в курс, если они не при делах? Или Цапко чудит, или я что-то неверно воспринимаю.
Другая несостыковка. Сопроводить Троекурова поручено Зильберману и мне. Но зачем тогда приставлять к нам кого-то ещё? Я имею в виду тех двух амбалов, что сидели напротив нас и притворялись, что спят. В том, что на самом деле они бодрствуют и начеку, убедиться несложно. Достаточно кому-либо из нас пошевелиться, как их веки уже приподнимаются. Их навязали нам в Управлении. Мы, конечно, спросили, зачем. «На случай внештатных ситуаций», – объяснил Цапко. Что за внештатные ситуации? И из чего они могут вытекать? Пока в действиях этих субъектов просматривался только тотальный контроль за нами. Ходили буквально по пятам. Если мы не вызываем доверия, почему сопровождение Троекурова нельзя было поручить им? Зачем понадобились мы с Зильберманом? Какие мы сопровождающие? Мы самые настоящие арестанты, каждый шаг которых зависит от воли конвоира. Плюс видок этих «конвоиров» – будь здоров. Непроницаемые лица. Все жесты и движения напоминают сжатую, готовую выстрелить в любой момент пружину. От них словно веет зловещностью.
Я покосился на своего напарника. Дима был озабочен. Видимо он тоже что-то подозревал. А может просто переживал за маму. Перед отлётом он хотел ей позвонить, сообщить, что его какое-то время не будет в городе. Его мать всегда беспокоилась, если сын долго не возвращался домой. Ведь кроме него, у неё больше никого не было. Но ему не разрешили: «Потом позвонишь».
Мне очень хотелось поделиться с ним своими сомнениями, но в присутствии «надсмотрщиков» это было нереально. Ведь они не давали нам даже переброситься парой слов: «Разговаривать нельзя… Запрещено… Не положено…»
Мне вдруг вспомнилось, как в академии полиции нам рассказывали о нравах, царящих в СД. О том, что там имеет место практика убирать выполнивших особо секретные задания лиц, чтобы они никогда никому не смогли проболтаться. А не присутствует ли подобная практика и в наших спецслужбах?
По моей спине пробежал холодок. Я поёжился. На душе стало неуютно. Неужели нас с Зильберманом ждёт именно такая судьба? Неужели нам отведена роль овец на заклание?
Я настороженно покосился на сидевшего напротив «конвоира». Он украдкой наблюдал за мной. По его лицу пробежала едва уловимая усмешка. Я нервно сглотнул. Сердце сдавила холодная рука страха. Мои подозрения принимали всё более определённый характер и, вздымаясь подобно морской волне, постепенно приближались к критической отметке. В ушах стало отдаваться бешеное биение сердца.
Посадку мы совершили далеко за полночь. Переночевали на аэродроме, прямо в самолёте, а утром, едва забрезжил рассвет, пересели в военный фургон и отправились за Троекуровым. Дороги мы не видели, – фургон был начисто лишён окон; вентиляционные отверстия заменить