от своей религии и будет до конца дней поклоняться красоте; он знал, что борьба за эталон совершенства может дорого ему обойтись, но он готов был пойти на все, чтобы вернуть утраченную способность чувствовать и прикасаться к лику прекрасного.
Все изменилось в тот летний день. Макс внимательно смотрел на скульптуры и ни о чем не думал; он только чувствовал глубокое отвращение и презрение к созданной им красоте; каждая ровная линия, плавные переходы, симметричные очертания лица, изящно оформленные разрезы глаз и гармонирующие с ними надбровные дуги, положение губ и острых скул – все, что он видел и создавал, превратилось для него в подлинное уродство. Макс не мог оставаться равнодушным к новоявленному безобразию формы, он проникся ненавистью к каждому своему творению, и единственное, что он хотел, так это восстановить справедливость и воссоздать истинную форму красоты. Он неожиданно вспомнил о прекрасной Олесе и воскресил в памяти те несколько коротких мгновений, в течение которых он наслаждался ее красотой; он вспомнил и о том, как перед аварией предавался мечтам, что вылепит и высечет ее лицо – тот самый совершенный эталон красоты – из глины, мрамора и бетона. Воспоминание доставили ему страдание и побудили в нем холоднокровное чувство злобы. Макс решительно взял с полки рабочие инструменты и с энтузиазмом, граничащим с помешательством и одержимостью, начал исправлять уродство скульптур.
Спустя несколько дней к Максу пришел Эрнест Рудольфович. Он имел обыкновение приходить к своему визави раз в неделю, преимущественно по выходным, чтобы справиться о его здоровье и незаметно оставить в прихожей на серванте немного денег на первоочередные расходы. В последние две недели Эрнест Рудольфович потратил много времени на бюрократические процедуры с продолжительными очередями и хождениям от кабинета к кабинету, чтобы выбить для Макса положенные ему льготы и выплаты в связи с инвалидностью. Самым сложным оказалось оформление документов без подписи обращающегося лица, но Эрнест Рудольфович смог найти общий язык с неразговорчивыми чиновниками и договорился о том, что его визави поставит свою подпись задним числом. Макс был совершенно не приспособлен к практической части жизни, и если бы не Эрнест Рудольфович, то оставалось бы загадкой, как бы он смог обеспечивать свое существование. Каждый визит продолжался недолго; они садились за стол в небольшой кухне и неторопливо пили чай. Макс всегда надевал маску при общении с Эрнестом Рудольфовичем, поэтому ощущал себя комфортно и мог без стеснения и смущения поддерживать диалог. Эти короткие беседы доставляли Максу искреннее наслаждение, после которых к нему ненадолго возвращались внутренние силы, но которые пропадали в тот момент, когда он заходил в мастерскую и смотрел на скульптуры. У него получалось на короткие мгновение забывать преследующие его мысли, ставшие навязчивыми идеями об утрате подлинной красоты, об отсутствии смысла жизни, о собственной ничтожности и опустошенности;