мне их или нет. Мне плевать. Я не за этим сюда пришел.
– Эрнест Рудольфович, кого вы обманываете. Я знаю вас не первый год; знаю вашу предпринимательскую натуру, любовь к деньгам и цинизм. Не стройте из себя святого. Признайтесь, что вашему любопытству и интересу можно только позавидовать; признайтесь, что каждую нашу встречу в этой квартире вы хотели заговорить со мной о моем творчестве, но молчали, потому что боялись спугнуть меня.
– Я уже говорил сегодня, что не хочу тебя обманывать, поэтому не заставляй меня повторяться. Да, ты прав: каждый раз я хотел узнать о твоем творчестве, и каждый раз заставлял себя молчать. Но в одном ты ошибся, и ошибся ты в главном: я не боялся тебя, как ты выразился, спугнуть, я боялся потерять в тебе своего друга.
– С каких пор вы стали таким сентиментальным! – Ухмыльнулся Макс. – И еще, ваше лицо: я никогда не говорил вам о том, что о нем думаю, а сейчас скажу. Вы, Эрнест Рудольфович, красивы по общим меркам. Ваше лицо привлекательно, оно обладает той мужественностью, утонченностью, элегантностью и силой, которую любят женщины. Ваше лицо вызывает доверие и неосознанную симпатию. Но все дело в глазах. Многие говорят, что глаза – это зеркало души, но я скажу, что лишь умение всматриваться в глаза, дает возможность познать человеческую душу. Ваши глаза хитрые, немного с прищуром, зачастую они бегают в разные стороны, как у мелкого животного, которое оказалось перед выбором между двумя лакомствами. В этих глазах я на протяжении нескольких лет наблюдаю противоборство между моральным долгом и прагматичностью. Эрнест Рудольфович, каждый из нас желает стать лучше, но в какой-то момент необходимо признаться себе в том, кто вы есть в действительности. Рано или поздно неизбежен момент горького осознания своей природы. Вы алчны, Эрнест Рудольфович, и жизнь научила вас скрывать эту алчность за добродетелью. Признайтесь себе в этом, и вы по-настоящему станете лучше.
– Что же, – промолвил Эрнест Рудольфович, чувствуя глубокую обиду, – я не думал, что ты настолько проницателен и разборчив в человеческих душах. Переубеждать тебя, считаю, дурным тоном и не буду этого делать. Завтра в обед я заеду за папкой; тебе нужно будет подписать все документы. – Он встал и направился в коридор. – Я сам найду выход. – Добавил Эрнест Рудольфович.
– Я хотел показать вам свои скульптуры. – Сказал Макс. – Разве вы не хотите взглянуть на них?
– Искусство, Максим, это, прежде всего, содержание и только потом форма. Мне же не хочется смотреть на форму, за которой нет ничего важного и осмысленного: ничего злого или доброго. Даже самая великолепная и красивая форма, которая скрывает пустоту, это плохая форма.
– Помимо того, что вы алчны, так вы еще ироничны и язвительны. – Зло прошептал Макс. – Прощайте.
Мастерская была окутана мраком. Единственное окно, выходившее во двор и являвшимся источником солнечного света, было покрыто плотной черной тканью. Макс вошел в помещение и включил свет. На серых бетонных стенах по всему периметру зала были прибиты