света подводные пещеры, в которые можно было пробраться и ступить на твердую почву, огибая скалистые выступы и минуя узкие места. Ивану нравилось состояние пассивного эскапизма, смешанного с вымыслом, но вымыслом, который отсылал его к мерцающему прошлому, его давно пережитому и позабытому в жизни – к его будто недавно пережитому, но давно потерянному. Он жалел только об одном: о том, что не может осветить все подводное царство ярким, всеохватывающим светом и увидеть его растерзанные и жалкие осколки в чем-то едином. Иван думал, что, если бы у него это получилось, то он бы разобрался в утраченном времени.
Начался сильный дождь; вдалеке прогремел раскатистый гром; из клубящихся копотью облаков сверкнуло несколько молний; во дворе в ассонанс затрещали сигнализации машин. «Если только на минуту увидеть свое прошлое в одной фразе или выражении, или образе… это тоже, что и обрести пропащую ясность и понятность. – Думал Иван и удивлялся своим мыслям. – К чему это все? Какое прошлое? Что такое, в конце концов, пропащая ясность?». С изменившимся настроением он вернулся в темную комнату и не без раздражения осмотрел ее: ничего в ней не менялось, вещи, как были, так и оставались сами собой – тихие и смирные, как покойники, от них исходила прохлада и равнодушие, или с улицы веяло холодом? Иван закрыл балкон, включил свет. Свет осветил комнату: мягкая оранжевая палитра растеклась по геометрии углов.
«Когда ты думаешь, что погружаешься в одиночество – одиночество погружается в тебя. – Сказал себе Иван и сел на диван. – Впрочем, это только игра слов и ничего больше».
Он просидел наедине с самим собой около получаса; весь мир словно забыл о нем, и Иван был благодарен ему за забывчивость в этот вечер. «Интересно, сколько людей до меня испытывали нечто подобное? – Спросил себя Иван, но так и не пришел ни к какому ответу, потому что не мог понять, что конкретно он испытывал и чувствовал, и что значит: «…нечто подобное».
Дождь не прекращался. Ивану стало неожиданно тошно и скверно на душе: эта комната, эти вещи, эта мрачная погода, эта атмосфера отчужденности, эти мысли, которые будто были только его мыслями и ничьими больше, эти переживания и душевная рефлексия как бы принадлежащие его личность, его сугубо наполненному существованию в самом себе, эти выводы и красивые вопросы, которые были ничем иным, как умелой комбинаторикой слов и смыслов… «Все это уже было; именно так и было; было с кем-то, так же как и со мной. Я знаю, что я уже видел и слышал, где-то читал именно об этом: об утерянном времени, о темном океане, который сравнивался с тем, что недоступно нашему сознанию, а сознание выступало в качестве тусклого луча света, которым освещается подводное царство. Моя вальяжная поза, комната, диван, одинокий вечер, усталость, звучание дождя, окончание долгой и изнурительной подготовки к завтрашнему дню, в котором решится моя судьба: особая атмосфера, которую я чувствую и не могу объяснить… Эти антропоморфные мысли об одиночестве… Я словно попал на съемочную площадку, в стремительно развивающиеся