и подвижность. Он был в черном фраке и белом галстуке. Маленькое умное лицо его было болезненно бледным, и эту бледность подчеркивало смешение золотисто-красного солнечного света с бледно-желтым светом топившегося камина. То был гофмаршал барон фон Майнау.
– Любезный дядюшка, позволь представить тебе мою молодую жену, – сказал Майнау довольно лаконично, между тем как Лиана подняла вуаль и поклонилась.
Маленькие карие глазки старика буквально впились в нее.
– Ты знаешь, любезный Рауль, – произнес он медленно, не отрывая глаз от покрасневшей Лианы, – что я не могу приветствовать эту молодую особу как твою жену, пока союз ваш не будет освящен нашей церковью.
– Ну, дядюшка, я только сию минуту узнал, что твое ханжество простирается так далеко, иначе я предусмотрел бы подобную встречу, – возмутился Майнау.
– Та-та-та, не горячись, любезный Рауль! О том, что касается веры, благородные натуры не спорят, – добродушно проговорил гофмаршал, очевидно, он побаивался гнева своего племянника. – Пока я приветствую ее как графиню Трахенберг… Вы носите знаменитое имя, графиня, – обратился он к Лиане.
При этих словах он протянул ей свою правую руку. Она заколебалась, боясь прикоснуться к этой бледной руке с несколько искривленными пальцами – она испытывала не то гнев, не то страх. Юлиана знала, что в этот же день ее брак будет повторно освящен по обряду католической церкви, поскольку Майнау были католиками, но то, что в этом доме не признавали действительным протестантский брак, освященный в Рюдисдорфе, поразило ее как громом.
Старый барон сделал вид, что не заметил ее колебаний, и вместо руки взял кончик одной из ее спустившихся кос.
– Посмотрите, что за прелесть! – сказал он любезно. – Можно не называть вашего знаменитого имени, ведь это отличало ваш род еще во времена крестовых походов!.. Природа не всегда так предупредительна, чтобы сохранить из рода в род отличительный фамильный признак, как у Габсбургов толстая нижняя губа, а у Трахенбергов рыжие волосы.
Сказав эту любезность, он принужденно улыбнулся.
Рюдигер между тем нетерпеливо покашливал, и Майнау быстро повернулся к окну. Там неподвижно стоял маленький Лео, устремив глаза на новую маму. Красивый мальчик небрежно опирался на великолепную леонардскую собаку, а в правой руке держал свой знаменитый хлыст. Эта группа вполне была достойна кисти художника или резца скульптора.
– Лео, подойди к милой маме, – велел Майнау до неузнаваемости изменившимся от волнения голосом.
Лиана не стала ждать, чтобы мальчик подошел к ней. В этой ужасной обстановке прекрасное детское личико, хотя и выражавшее враждебность и упрямство, показалось ей отрадой, лучом света. Она быстро подошла к ребенку, нагнулась и поцеловала его.
– Станешь ли ты хоть немного любить меня, Лео? – проговорила она умоляюще, и в ее голосе слышалось сдерживаемое рыдание.
Большие глаза мальчика с робким удивлением