он не ел мамины сладости, но выбрал почти весь миндаль из чаши с сухофруктами; он кашлял в платок, никогда не начинал разговор первым, только отвечал, и время от времени поглядывал на Лейлу.
– Он тебе понравился? – спрашивает Сара.
Лейла пожимает плечами, но в темноте этого не видно.
– Вначале всегда так, – говорит Сара.
Лейла кивает, но Сара по‐прежнему слышит лишь тишину и потому продолжает:
– Ну, может, он знает, что на ночь нужно зашторивать окна, а просыпаться по первому звонку будильника. Или сумеет отличить, когда ты действительно хочешь побыть одна, а когда ведешь себя так, будто хочешь побыть одна, но на самом деле хочешь поговорить.
– Имеешь в виду, что, возможно, он знает все то же, что и ты?
Лейла интересуется, не заметила ли сестра еще чего‐то.
– Как ты смогла отличить его голос от всех остальных?
Хадия сосредоточенно выписывает буквы, когда в классе раздается телефонный звонок. Она старается писать красиво на случай, если вечером отец будет в настроении взглянуть на ее школьную работу. Хадия прикусывает нижнюю губу и только тогда вспоминает, что губа треснула, когда она начинает саднить.
Иногда отец стучит пальцем по ее тетради и говорит Амару: «Смотри, вот так надо писать». Хадия любит получать его похвалу, но радость сменяется угрызениями совести, когда она видит страдальческое лицо брата. Учительница, миссис Берсон, кладет мел на серебряный поднос и отвечает на звонок. «Пожалуйста, Боже, только не снова», – думает Хадия.
Миссис Берсон вешает трубку, смотрит на нее и кивает. Хадия знает, что это означает. Одноклассники начинают перешептываться и ерзать. Как же она ненавидит все это. В своем хиджабе она и без того отличается от всех остальных. Стоит учительнице пригласить ее к доске, как она тут же краснеет. Хадия убирает тетрадь, задвигает стул и направляется к двери, стараясь не смотреть ни на кого, кроме своей лучшей подруги Даниель, которая ободряюще машет ей вслед.
Вполне возможно, что ничего страшного не случилось. Она медленно идет по пустому коридору, злая на Амара за то, что он снова опозорил ее, да еще и вытащил с урока. Ее шаги гулким эхом разносятся по школе. Чтобы хоть немного приглушить их, Хадия встает на цыпочки. Из приоткрытых дверей до нее долетают обрывки фраз – здесь старшеклассники учат математику, историю и орфографию. Хадия останавливается у каждой двери посмотреть, какой идет урок. А что, если на этот раз случилось нечто по‐настоящему серьезное?
Она думает о сбитых коленках и сломанных костях. Думает о том, как услышит его крик, и о том, что узнает этот крик, даже когда они будут в мечети разделены перегородками. Она представляет, что мчится вниз по лестнице, как сумасшедшая, чтобы поскорее оказаться рядом с братом, и о том, что ей нужно увидеть его, вне зависимости от того, приехали родители или нет. Хадия ускоряет шаг. Через минуту она уже бежит, и отраженный полом свет расплывается у нее под ногами.
Медсестра отрывает взгляд от своих бумажек и приветственно машет рукой,