без помощи разума.
Наконец, если найдутся люди, которых представленные мною доказательства не убедят еще в существовании Бога и души, то я скажу им, что все прочие идеи, которые кажутся им более определенными, как, например, о существовании человеческого тела, о существовании звезд, о существовании Земли и тому подобные, менее верны, чем идеи о Боге и душе. Потому что, хотя уверенность в первых идеях такова, что как будто только безумный может в них сомневаться, тем не менее, когда дело идет о доказательности метафизической, нельзя без явного безумия отрицать поводов к сомнению в верности материальных идей, приняв во внимание, что мы можем во сне воображать себя не с таким телом, какое имеем, видеть совсем другие звезды или совсем иную Землю, т. е. то, чего вовсе не существует. Из чего, спрашивается, мы можем заключить, что мысли во сне менее верны, чем мысли наяву, хотя первые бывают ясны и определенны не менее вторых? Вызываю самых бойких мыслителей потрудиться над этим вопросом и найти способ устранить это сомнение, не признавая предварительно бытия Божия. По моей же системе вопрос разрешается так: если я принял предварительно за правило, что все понимаемое нами ясно есть истинное, то это правило верно только при условии признания бытия Божия, совершенств Божиих и происхождения всего от Бога, а потому все наши понятия, в чем они ясны, происходят от Бога и в том самом истинны и согласны с действительностью. Если мы имеем понятия ложные, то это понятия смутные и неясные, происходящие от небытия[20], т. е. понятия наши смутны вследствие нашего несовершенства[21]. Очевидно, что не менее противно здравому смыслу происхождение лжи и несовершенства от Бога, как происхождение истины и совершенства от небытия. Но если бы мы не были уверены в том, что все в нас истинное и согласное с действительностью происходит от существа совершенного и бесконечного, то как бы ни ясны и определенны были наши понятия, мы не имели бы достаточного основания признавать их истинными.
Утвердившись в истине последнего правила, вследствие признания бытии Божия и души, легко уже доказать, что сонные наши бредни не могут возбуждать сомнений относительно верности наших мыслей в бодрственном состоянии. Если бы случилось даже, что нам пришла в голову очень ясная идея во сне (как, например, если бы геометр во сне изобрел какое-нибудь новое доказательство), то сон не воспрепятствовал бы верности идеи, так как сны, представляя нам предметы в том же виде, в каком их представляют чувства, не более должны возбуждать наше недоверие, как и чувства, часто нас обманывающие и в то время, когда мы не спим, как, например, когда люди, одержимые разлитием желчи, видят все в желтом цвете, или когда звезды или другие отдаленные тела кажутся нам меньшими, чем они суть в самом деле. Вообще, мы должны понимать, что спим ли мы, или бодрствуем – убеждаться мы должны только суждениями здравого смысла. Прошу заметить, что я говорю исключительно о нашем рассудке, а не о нашем воображении