они там контуженные сидят, оберштурмфюрер?– высказал предположение шарфюрер-тезка.
– Проверьте люки,– распорядился Фогт и разведчики полезли на броню.
– Все заперто, оберштурмфюрер,– доложил шарфюрер, первым добравшийся до верхнего люка.– Что делать?
– Постучи и попроси пустить погреться,– зло пошутил в ответ оберштурмфюрер, но шарфюрер не отличался чувством юмора и тут же грохнул автоматом по люку.
– Эй, Иван, открывай. Пусти в гости!– крикнул он дисциплинированно.
Люк мгновенно откинулся и шарфюрер, получив удар в лоб, выпал из реальности.
– Битте зеер,– донеслось до ушей всех остальных, и тушка темная шарфюрера исчезла внутри танка. Люк тут же захлопнулся с треском и оберштурмфюрер не успел никак отреагировать на происшедшее. Только что на его глазах, противник захватил одного из его людей, причем по его же просьбе и что теперь делать в этой идиотской ситуации Фогт не знал.
– Дерьмо,– выругался он в сердцах и врезал металлическим прикладом автомата в броню.– Эй, Иван, выходи!!!– крикнул он и забарабанил часто и непрерывно. Стук этот, очевидно, "иванам" не понравился, так как они в ответ завели двигатель и развернувшись вокруг своей оси несколько раз, вынудили разведвзвод отскочить от него. Затем раздался голос на немецком.
– Считаю до пяти, оберштурмфюрер. Не успеете сбежать, зажарю. Раз, два…– начал отсчет голос и когда произнес,– Пять, кто не спрятался – я не виноват,– взвод диверсантов уже добегал до храма Успения.
Очнувшийся, тем временем, шарфюрер в салоне танка, испуганно пялился на двух русских танкистов в шлемофонах.
Русские выглядели вполне обыкновенными людьми и один из них помоложе, подмигнул ему:
– Здравствуй, Фриц,– поприветствовал он его.– Чай, кофе?– Фриц завертел головой и удивился, что руки у него свободны и на шее по-прежнему на ремне болтается М-40-к. Рожок, правда, русские отстегнули. Не было и "динсдольха" в ножнах.
– Кофе, пожалуйста, господин русский,– неожиданно для себя попросил Фриц и получил в руки горячую кружку.
– Пей, разведка. Служба у тебя собачья. Грейся, нам не жалко,– посочувствовал Фрицу русский, и Штейнер отхлебнул глоток. Кофе, к его удивлению, оказался самый что ни на есть настоящий, от него пахло именно кофе, а не химией с куриным пометом пополам и шарфюрер, невольно расплылся в улыбке. То, что он в плену уже не удручало его простую душу бюргера. Когда Фриц уходил в армию, то его отец, воевавший в Первую мировую и побывавший, как он говорил, у дьявола в заднице, советовал ему, делясь собственным опытом:
– Сынок,– старый, битый жизнью Ганс Штейнер, потрепал сына по щеке.– Сынок, если не приведи Бог, случится война с русскими, сразу сдавайся в плен. Они к пленным относятся лучше, чем друг к другу. Не подставляй лоб под пули. Ты у нас один сын. Помни об этом,– тогда Фриц не придал значения словам отца, отнеся их на счет старческого маразма, но сейчас они ему вспомнились и он спросил:
– Меня