когда-либо видел. Антонина Михайловна уверенными движениями разрезала свежеиспеченный ароматный хлеб. Кусочки его хрустящей корочки разлетались в разные стороны, под напором большого кухонного ножа. Пахло лавровым листом и свежей зеленью, которую Лариса Андреевна щедро нарезала в тарелки с супом. За большим окном в белой раме росла вишня, и лучи полуденного солнца проходили сквозь ее ветви и наполняли комнату причудливыми тенями шевелящихся на легком ветру листьев.
Оглянувшись на отца и удостоверившись, что тот занят выравниванием столовых приборов, Надя украдкой положила телефон на столешницу кухонного гарнитура. Затем она подошла к матери и машинально схватила по тарелке в каждую руку, но вдруг вскрикнула и со стуком поставила их обратно на стол, расплескав часть супа. Горячая керамика больно обожгла кожу.
– Наденька, ты в порядке? – бабушка быстро отложила нож и подошла к внучке.
– Да она голову потеряла после свидания, – насмешливо произнес Паша.
Надя бросила на брата уничтожающий взгляд, и тот моментально замолк.
Когда все сели за стол и принялись есть, в кухне, наконец, воцарилась гармония вызывающих аппетит звуков: звон ложек в тарелках, прихлебывание и причмокивание, разламывание хрустящего хлеба. Надя, на минуту оторвавшись от трапезы, постаралась придать своему голосу как можно более спокойный тон и спросила:
– Бабушка, помнишь, ты как-то рассказывала о Немом овраге?
– Ну, – просто ответила Антонина Михайловна.
– Расскажи еще, а? Где она находится?
– Что еще за разговоры за столом? – строго произнес Иван Анатольевич с набитым ртом, тщательно разжевывая большой кусок мяса.
– Зачем тебе это? – бабушка с подозрением посмотрела на внучку и отложила ложку.
– Да она хочет желание загадать, чтобы ковбой в нее влюбился, – Паша подмигнул сестре и снова засмеялся.
– Какой же ты дурак, Пашка, – прошипела Надя, готовая испепелить его взглядом. Потом с недоумением посмотрела на бабушку: – О чем это он? Там что, можно желания загадывать?
– Павел, не мели чепуху! – строго сказала Антонина Михайловна.
– Дети, ешьте суп, остынет же, – Лариса Андреевна придвинула корзинку с хлебом к сыну.
– Дети? – с сарказмом произнес тот. – Мне вообще-то семнадцать лет уже!
– А раз такой взрослый, так и веди себя по-взрослому! – сказал Иван Анатольевич. – Нечего сестре голову морочить всякой ерундой. И прекратить разговоры!
– Да и пожалуйста! – Паша схватил толстый ломоть хлеба, с силой откусил большой кусок и принялся хлебать борщ.
– Бабушка, так это правда? – не унималась Надя, пропустив приказ отца мимо ушей и пристально посмотрев в глаза Антонине Михайловне. – Про желания? Почему же тогда никто не ходит туда?
Бабушка открыла рот, чтобы ответить, но не успела – ее опередил резко и пронзительно запищавший мобильник.
Надя, словно ужаленная, вскочила и,