кто-нибудь огонь, – донесся в ответ приглушенный голос. – Ты послушай, я вот что придумала.
– Что?
Они стояли в темноте почти вплотную друг другу: когда не видишь собеседника, хочется хотя бы его чувствовать. Летава все еще держала Береста за руку.
– Я бабке скажу, что меня богини на службу призвали. Даже могу жить здесь, на горе. Пусть мне здесь печку сложат. У нас давно никто на горе не живет.
– Не страшно тебе будет?
– Чего бояться-то? Кто меня тронет здесь, на Божьей горе?
– А чего тебе дома разонравилось?
– Ты глупый или притворяешься? – Летава выпустила его руку и отступила на шаг. – Если я буду на горе жить, меня не станут замуж отдавать. И я смогу ждать… пока ты не вернешься.
– Я не знаю, когда я вернусь! – отозвался Берест с досадой, за которой скрывалась тоска.
Летава ничего не требовала от него, но он не хотел, чтобы она брала на себя обеты и несла лишения, которые могут оказаться ненужными.
– И я не знаю. Пытались с бабкой ворожить – не дает судьба ответа. Но вроде долгая нить тебе напрядена. Вернешься же ты когда-нибудь. А я тебя дождусь.
Берест вздохнул. Он чувствовал на сердце неудобство, будто за ним вдруг обнаружился долг, какой он не в силах вернуть.
– Я вот тебе приготовила, – Летава вынула из короба полотняный сверток и расправила.
– Что это? – в темноте Берест лишь смутно различил у нее в руках нечто белое.
– Сорочка тебе, – Летава протянула ему расправленную на вытянутых руках сорочку. – На счастье-удачу. Возьми с собой. В добрую долю я тебя облекаю, – девушка приложила сорочку к его груди, – опоясываю красным солнцем, ограждаю частыми звездами.
Со стесненным сердцем Берест принял дар и поклонился – как поклонился бы старой Бегляне. Ему было неловко – Летава приготовила дар, будто невеста жениху. Но отказаться было никак нельзя: не отказываются от счастья-доли, выпряденной, сотканной и сшитой женскими руками. Особенно если потрудилась над ней внучка старшей жрицы, обученная всему, что умела делать та лягушка, которая потом превратилась в волшебную деву. Дар был очень завидный, Берест понимал это. Но не радовался: Летава пыталась соткать судьбу, которую Берест не мог считать своей.
– Зря ты это затеяла, – все же выдохнул он. – Не выйдет из этого добра.
– А ты что за вещун? – нахмурилась Летава.
– Какой я вещун… Я вовсе никто! У меня ни семьи, ни рода больше нет, ни верви, ни земли родной. Скитаюсь вот… полгода уже, будто волк.
– Но ты же веришь, что землю вашу вы вернете. Я слышала, какие вы обеты над чашей давали.
– Верим.
– А значит, будет у тебя и земля, и семья. – Летава вновь придвинулась и взяла его за обе руки. – А я дождусь. Я тоже обет такой дала.
– Бе-ерест! – закричали снаружи, во дворе. – Мары унесли?
– Пора мне, – Берест шагнул назад, повернулся и вышел из клети.
Темнота промолчала.
Далята и Мышица