росла яблоня – яблоня с жёлто-коричневыми яблоками… И третье окно слева, то, с решёткой, – это моя спальня. Я спала там во все последние приезды сюда. Детская, понятно, с другой стороны. А вот огород. Мы с братом любили прыгать с этой ограды на кучу компоста. Я помню, однажды Крампфирл сильно нас выбранил и померил стену метлой. Десять футов в высоту.
(«Крампфирл? Значит, он действительно существовал на свете…»)
Парадная дверь была распахнута. «В точности так, – подумала вдруг Кейт, – как много лет назад, в тот незабываемый для Арриэтты день, когда она впервые увидела „белый свет“». Раннее весеннее солнце заливало недавно побелённые ступени и заглядывало в высокий тёмный холл. Солнечные лучи образовали сияющий полог, сквозь который ничего не было видно. Рядом с крыльцом Кейт заметила железную скобу для сапог. Та или не та, по которой Арриэтта слезала на землю? Сердце Кейт учащённо забилось, и она шепнула, в то время как миссис Мей дёрнула звонок:
– А где решётка?
– Решётка? – переспросила миссис Мей, делая несколько шагов назад, на гравийную дорожку, и оглядывая фасад дома, в глубине которого слышалось звяканье. – Вон там. Её починили, но это та же самая решётка.
Кейт направилась прямо к ней. Вот она, та решётка, через которую все они убежали – Под, Хомили и маленькая Арриэтта. На стене было зеленоватое пятно, несколько кирпичей выглядели более новыми, чем все остальные. Решётка была выше, чем она думала: им, должно быть, пришлось прыгать вниз. Подойдя вплотную, Кейт наклонилась и заглянула внутрь: сырость и темнота, больше ничего. Вот, значит, где они жили.
– Кейт! – тихо позвала миссис Мей у порога (так, должно быть, Под звал Арриэтту в тот день, когда она бросилась бежать по дорожке от дома).
И Кейт, обернувшись, увидела вдруг то, что сразу узнала, то, что, наконец, было в точности таким, каким представлялось ей в воображении, – склон холма, усыпанный первоцветом. Хрупкие зелёные стебли с сизым налётом среди повядшей прошлогодней травы и жёлтые, словно светлое золото, цветы. А куст азалии превратился в высокое дерево.
Миссис Мей снова позвала её, и Кейт вернулась к парадным дверям.
– Пожалуй, позвоним ещё раз.
Они снова услышали призрачное звяканье.
– Звонок подвешен возле кухни, – объяснила шёпотом миссис Мей, – прямо за дверью, обтянутой зелёной байкой.
(«Дверью! Обтянутой! Зелёной! Байкой!..» Кейт казалось, что миссис Мей произносит каждое слово с заглавной буквы.)
Наконец за солнечным пологом показалась какая-то фигура – неряшливая девица в мокром холщовом фартуке и стоптанных туфлях – и вопросила, прищурив глаза от солнца:
– Да?
Миссис Мей приняла холодный и чопорный вид.
– Я хотела бы повидать хозяина этого дома.
– Мистера Досет-Пула, – уточнила девица, – или директора?
Она подняла руку ко лбу, прикрывая глаза от яркого света, так и не выпустив мокрой половой тряпки, с которой капала вода.
– О! –