не скинув плащ, бросился на кухню и схватил сломанный чайник, который еще утром питал надежду все же починить. С этим предметом в руках он метнулся к мусоропроводу. Выкрикнув: «К чертовой матери!», он швырнул его в грязный мусорный ковш. Чайник не сразу провалился в металлическую кишку, застрял широким круглым днищем в щели между краем ковша и стенкой провода. Тогда Вадим Сигизмундович двинул по нему кулаком: «К чертовой матери» – повторил он при этом со злобным шипением, оставшись стоять на месте, пока брошенный мусор не достиг дна. Отчего-то Успенскому хотелось дослушать, как, грохоча, чайник падает в пропасть. И он слушал, потирая немного саднящие костяшки пальцев, ободранные о край квадратного проема. Через десять минут после этого он уже звонил главному режиссеру, договариваясь о времени и месте подписания контракта.
Спустя две недели Вадим Сигизмундович впервые оказался на съемочной площадке. Ему было приятно ощущать себя объектом внимания. Гримеры, костюмеры, сценаристы – все были обходительны с ним. Осветители направляли на него софиты, операторы – камеры, продюсеры помогали разучивать текст. Он впервые за многие годы, а может, за всю жизнь, почувствовал себя важным и нужным. Вот только противный ворон нет-нет беленился и хлестал его крылами по напудренному лицу. Но куда от него было деться?
В такой почти дружественной атмосфере прошли несколько месяцев, на протяжении которых Успенский все навязчивей, четче, ярче проявлялся на экранах телевизоров по всей стране. Отсматривая выпуски программы со своим участием, он удивленно отмечал, что «потомственный колдун Вадим Успенский» и впрямь довольно харизматическая личность. В черном длинном плаще, высокий и худой, с впалыми щеками и рельефной линией скул, с огненным взглядом и демонической черной птицей на предплечье. «Ну надо же… – шептал Успенский, все еще с сомнением разглядывая себя в зеркале. – Кто бы мог подумать? Оказывается, вон я какой…» И демонстрировал услужливой амальгаме свой горбоносый профиль.
Когда последний день съемок завершился заранее прописанным в сценарии триумфом победителей, а Вадим Сигизмундович даже вошел в их число, он поймал себя на том, что испытывает неявную грусть. Она, как мелкая заноза в ладони, не ныла, но стремилась обнаружить себя. Что-то похожее он испытал последний раз десятки лет назад в летнем лагере, когда пришло время прощаться с пионервожатыми. Они тогда махали маленькому Успенскому своими чудесными, позолоченными солнцем руками, которыми, казалось, могли сделать всё – разобрать палатку, разжечь костер, вскрыть любую жестянку обычным ножом, ударить по струнам. Всё было им по плечу, делалось весело, бесстрашно, а потому их близость отдавалась чувством защищенности и сопричастности. Тогда они улыбались ему своими чудесными белозубыми ртами, а он понимал, что ему предстоит дорога в городские стены в автобусе с пыльным стеклом. К ним же, вожатым, вот-вот приедет вторая смена – дети, которым достанутся эти улыбки, волшебные руки и сопричастность. И сейчас, когда то детское чувство и нынешнее вдруг породнились,