от своих предписаний, – строго заметил доктор. – Ведь все мы желаем, дабы Господь как можно дольше хранил вашу милость в добром здравии, – добавил он с поклоном.
– Ну хорошо, давай свой кардиал, эта настойка возвращает меня к жизни, – дружески тронув доктора за руку проговорил Мнишек. – Идите же ко мне, олухи! – грозно крикнул он пахоликам, которые тотчас выскочили из покоев и, поддерживая воеводу, помогли ему подняться. – Будь же здорова, моя пани, – грузно повернувшись, холодно бросил он на прощание супруге, отправляясь в свои комнаты.
Марина и Фрозя издали наблюдали за происходящим, приветствуя положенным для этого случая поклоном появление родителя, но отец в тот день не изволил удостоить их вниманием. Собственно, это было делом привычным: пан воевода мало общался с дочерьми и никогда не показывал им ласки и нежности, ограничиваясь принятыми приличиями, а панна Марина без преувеличения могла сказать, что плохо его знала. Ей, однако же, в полной мере передавалось матушкино чувство к нему: любовь, смешанная с чувством долга и страха. Воеводянка одновременно любила и боялась своего вельможного родителя, в ее глазах он был непоколебимым мощным колоссом, перед грозной волей которого склонялись окружающие, но порой девушка так явственно ощущала холод и строгость, исходившие от пана воеводы, что они заставляли содрогнуться. Она хорошо помнила, как несколько лет тому назад батюшка заставил старшего брата Яна жениться на ужасной морщинистой старухе – богатой венгерской графине Другет. Помнила, как Янек на коленях умолял его переменить решение и как пан воевода пригрозил в ответ лишить имени и наследства. «Как смеешь ты забывать о своем долге перед семьей, перед отцом?!» – громогласно вопрошал тогда пан воевода, уповая при этом на то, что будущая невестка заплатит его собственные долги и станет послушным орудием в его планах. Ян, слабый характером и мягкий душой, в конце концов, покорился, но свадьба стала для него началом конца – за три года он угас и умер прошлым летом, а батюшка теперь большими пожертвованиями церкви пытался заглушить боль утраты, из гордости не желая признавать вины своей.
Сейчас Марине было уже семнадцать лет, и все чаще вокруг нее говорили о замужестве, перспектива которого и радовала, и пугала. Все милое и знакомое в родительском доме понемногу становилось обыденным и скучным, хотелось свободы и положения хозяйки, и только одно это делало для нее всех молодых людей ее круга интересными и привлекательными. Но кого выберут ей батюшка и матушка? Спрашивать она не смела, однако трепетно прислушивалась к разговорам, которые вели родители в не столь частые свои встречи с детьми, но до сего времени воеводянка не получила и намека на ответ. И вот теперь, перед Рождеством, панне Марине хотелось в горы, где в темных еловых чащобах, как шепталась между собою прислуга из русинов, жили их кудесники-мольфары: предсказатели будущего, целители и укротители стихий. Уже несколько дней кряду, услышав сбивчивый рассказ «покоювки» – комнатной