части обстояли дела с деятельностью комиссаров, которые, как ему известно, «обязательно являются высокопривилегированными членами партии большевиков и по национальности в основном „иуды“. Ведь они во всех советских войсковых частях по положению фактически стоят выше их командиров. Говорят, что они издеваются над всеми остальными военнослужащими. Например, во время боевых действий они подгоняют их сзади во время атак на противника, расстреливая при этом отстающих, морят солдат голодом, совершают другие скверные поступки».
На данный каверзный вопрос, сразу вспомнив своего доброго и внимательного ко всем комиссара батареи Воробьева и того пожилого батальонного комиссара, с которым еще только вчера расстался, решил не отвечать. Заявил, что не понял перевода вопроса. Да и сам офицер не стал настаивать на моем ответе, ответив себе сам за меня: «Конечно, плохо». Чтобы окончательно отвязаться от собеседника, я все же на всякий случай, чтобы обезопасить себя, робко добавил к его словам по-немецки: «Ja, ja» («Да, да»)…
Наконец офицер отстал от меня со своими вопросами, а я и конвоир продолжили свой путь, пока не дошли до сборного пункта, где в доме был также устроен какой-то немецкий штаб.
После небольшого ожидания распоряжения относительно моей дальнейшей судьбы мы снова двинулись в путь. Из небольшой постройки нам навстречу вышли два немецких солдата… в белых фартуках и колпаках. Конвоир представил им меня, «присланного на кухню высоким начальством» в качестве подсобного рабочего. Я, никак не ожидавший такого оборота событий, сначала растерялся, но скоро нашелся и поприветствовал их.
Нам предложили позавтракать, дав каждому по два очень тонких куска (их мы потом называли «скибками») белого хлеба с маргарином и колбасой и по чашке ненатурального кофе (эрзац-кофе). После перекура мой конвоир попрощался с поварами, предупредив их, что теперь они являются ответственными за меня и что, если я попытаюсь убежать, то им следует открыть по мне огонь. А вечером меня должны были отвести к тому дому, от которого мы пришли, и там сдать охране.
Я снял с себя вещевой мешок и шинель, попросил разрешения помыть руки и лицо водой из расположенного рядом колодца. Затем началась моя работа. В основном пришлось заниматься заготовкой топлива для полевой кухни – большого цилиндрического котла. При необходимости его везли, прицепив к грузовой автомашине. Приходилось также носить воду из колодца. Повара, которым я сказал, что плохо себя чувствую, не подгоняли меня, говорили мне о себе. Обстановка была вполне дружеской.
Оказалось, что в деревне есть еще несколько полевых кухонь и на них тоже работали наши военнопленные. Некоторых пленных немцы заставляли ремонтировать дороги и таскать грузы. Мне в основном пришлось заниматься приготовлением мелких дровишек и приносом их к печке полевой кухни с большим цилиндрическим котлом, плотно закрываемым сверху откидывающейся крышкой.
Наступило обеденное время, и мне дали гороховый суп с мясом, но без хлеба, а также стакан кофе.
Скоро