14 апреля 1855 г., Севастополь, т. 47, стр. 42.
Тот же 4-й бастион[18], на котором мне превосходно. Вчера дописал главу Юности и очень не дурно… Хочу нынче написать Главу сенокос, начать отделывать Севастополь и начать рассказ солдата о том, как его убило. – Боже! Благодарю тебя за Твое постоянное покровительство мне. Как верно ведешь ты меня к добру. И каким бы я был ничтожным созданием, ежели бы ты оставил меня. Не остави меня, Боже! напутствуй мне и не для удовлетворения моих ничтожных стремлений, а для достижения вечной и великой неведомой, но сознаваемой мной цели бытия.
Дневник, 25 августа 1855 г., Симферополь, т. 47, стр. 60.
Сейчас глядел на небо. Славная ночь. Боже, помилуй меня…
1856 год
Дневник, 15 апреля 1856 г., С. – Петербург, т. 47, стр. 68.
Сейчас проснулся – час. Христос воскресе[19], все, кто меня любят. А я люблю всех. Здоровье духа и тела хорошо.
Дневник, 7 июля 1856 г., Спасское-Лутовиново, т. 47, стр. 85.
Поехали к Тургеневу и там теперь. Дорогой испытал религиозное чувство до слез.
1857 год
Дневник, 10 апреля 1857 г., Женева, т. 47, стр. 122.
Проснулся рано, чувствую себя здоровым и почти веселым, ежели бы не гадкая погода. Поехал в церковь, не застал службы, опоздал говеть, сделал покупки, был у Толстых[20]. Александрии Толстая вдалась в религиозность[21], да и все они, кажется.
Дневник, 12 апреля 1857 г., Женева, т. 47, стр. 123.
Читал Евангелие, был в ванне, простудился. Толстые увезли меня к себе.
Дневник, 14 апреля 1857 г., Женева, т. 47, стр. 123.
Продолжаю читать Евангелие и сокращать молитву.
Дневник, 16 апреля 1857 г., Женева, т. 47, стр. 123.
Был два раза у службы церковной.
Дневник, 18 апреля 1857 г., Женева, т. 47, стр. 123.
Проснулся в 9, причастился.
Дневник, 24 мая 1857 г., Кларан, т. 47, стр. 129.
Вечером был на похоронах Зыбиной[22]. Молитвы тронули меня. Любовь душит меня, любовь плотская и идеальная. Мария Яковлевна прелесть. Я сам себя интересую чрезвычайно. И даже люблю себя за то, что любви к другим во мне много.
Дневник, 7 июля 1857 г., Люцерн, т. 47, стр. 140–141.
Проснулся в 9, пошел ходить в пансион и на памятник Льва[23]. Дома открыл тетрадь, но ничего не писалось. Отъезжее поле[24] – бросил. – Обед тупоумно-скучный. Ходил в privathaus (частный дом). Возвращаясь оттуда, ночью – пасмурно – луна прорывается, слышно несколько славных голосов, две колокольни на широкой улице, крошечный человек[25] поет тирольские песни с гитарой и отлично. Я дал ему и пригласил спеть против Швейцерхофа[26] – ничего, он стыдливо пошел прочь, бормоча что-то, толпа, смеясь, за ним. А прежде толпа и на балконе толпились и молчали. Я догнал его, позвал в Швейцерхоф пить. Нас привели в другую залу. Артист пошляк, но трогательный. Мы пили, лакей засмеялся и швейцар сел. Это меня взорвало – я их обругал и взволновался