ротный шанцевый инструмент, артельщики, считавшиеся строевыми солдатами, но настолько серьезно занятые хозяйством, что им даже ружье не полагалось, уносили артельные котлы, прилаживая их за спину, словно черепашьи панцири. Позади начавших марш колонн тронулись и обозные фуры, в одной из которых, церковной, поехала за полком и дивная работа Антося. В подразделениях, где командиры особенно были озабочены тем, чтобы блеснуть на смотре, почти все, а в первую очередь кивера и оружие укрывалось чехлами из пропитанной воском плотной ткани, и даже форменные панталоны прятались в ранцы, а вместо них надевались походные шаровары. И мера эта переставала казаться излишней, как только от головы до хвоста колонны начинала подниматься пыль, мешающая говорить, дышать и окрашивающая в ровный серый цвет и траву и деревья по обе стороны дороги.
Но пока пыль совсем не заслонила глаза, спускавшиеся с холма солдаты девятнадцатого полка, поворачивая один за одним головы влево, долго, пока не начинали спотыкаться, смотрели на маленький холмик из свежевырытой земли. Молодая женщина, яркую красоту которой не могла скрыть даже больше похожая на солдатский походный чехол, чем на женскую одежду, грубая дорожная свитка, воткнула в холмик самодельный крест из двух связанных веревочкой палок. Она не упала, обнимая могилу только что зарытого в стороне от кладбища мужа, просто стояла, словно окаменев, то опуская глаза на могилу, то глядя в след уходящему полку. Она, наверное, могла пойти за ним вместе с обозом, и когда полк снова станет лагерем или на квартирах попытаться опять что-то зарабатывать стиркой, пристроиться к маркитанткам, среди которых хватало солдатских вдов. Узелок со всем ее имуществом уже висел у нее за спиной, словно солдатский ранец, но какой-то инстинкт потерявшей хозяина собаки, заставлял ее пока оставаться здесь, у этого песчаного холмика, которому, очевидно, суждено очень скоро просто сравняться с землей.
– Куда ж теперь Веронике идти? – сказал Антось своему товарищу и земляку Тимохе, шагавшему рядом. Их было двое старосаковичских хлопцев в батальоне.
– Домой вернется, к шьвекру, – прошепелявил Тимоха, которого однажды за дерзость и пьянство так измордовал тот самый поручик Коняев, что из передних зубов остались только самые центральные – по два сверху и снизу – чтобы было чем скусывать патрон. Поэтому теперь, как только Тимоха раскрывал свой широченный рот, он тут же становился похожим на бобра. Антося это уже не смешило. Он покачал головой:
– Не вернется. Мне Аверка рассказывал, будто пан его специально в солдаты отдал, чтобы его Веронику себе забрать для забавы, нравилась она сильно пану.
– Вот и поручику понравилашь. И что ей было топать вшюду за Аверкой? Конец один.
– Я боле всего боялся, что Аверку сквозь строй погонят, и мне придется самому его шпицрутеном… Избавил и себя от муки, и нас от греха…
– Только мне таперь замешт его мотыгу няси… Не, Антошь, шлучишь какая заваруха, надо до дому бежать, пока недалеко!
– Тихо,