бешенство. Чтобы заткнуть Троцкому рот, он ударил его по голове первым, что подвернулось под руку. К несчастью, орудием возмездия оказалась виолончель, оставленная в гостиной пани Ядвигой. Звучно громыхнул ломающийся инструмент, напоследок обернувшийся барабаном, удивленно взвыли потерявшие лад струны… А пан Троцкий даже не ойкнул – просто обмяк, по виску побежала струйка крови. Упасть ему не дал Княжнин, успевший подтянуть худого, но сразу отяжелевшего коморника к лавке.
– Голова цела, это просто царапина. Он сильно пьян, вот и сомлел, – легко сделал заключение Княжнин, выказывая немалый опыт в такого рода делах. – Франек, помоги! Все, господа, дуэль окончена.
С помощью молодого слуги скорее, пока в гостиную не вернулась пани Ядвига, Княжнин выволок пребывающего в беспамятстве Троцкого сначала на галерею, выходящую во двор, с нее по внешней лестнице за руки и ноги тело снесли вниз. Остановились отдышаться.
– Что случилось? Кто-то упился насмерть? – спросил возвращавшийся домой поручик Гарновский, хоть и пытающийся обернуть дело шуткой, но на самом деле очень обеспокоенный.
– Вы почти угадали. Приветствую вас, господин поручик. Тут пан Константин погорячился и поломал виолончель. А пана Троцкого, болтавшего лишнее, задело струной… – объяснил Княжнин.
– Он жив?
– Да. Кажется, даже приходит в себя.
– Знаете что, давайте я возьму заботу об этом бедолаге на себя, вам на сегодня приключений достаточно. Наслышан о том, что случилось нынче в доме гетмана. Полковник Ясинский вами восхищался.
– Буду очень признателен вам, поручик, снимете с меня изрядную обузу. И уж пан Константин будет вам признателен тем паче. А что вы намерены сделать с этим господином? – вдруг насторожился Княжнин.
– Просто отведу к нашей заставе у нового арсенала. Здесь недалеко, к Субачским воротам. Пускай там приходит в себя. Будто бы караул подобрал пьяного буяна, вот и все. Франек мне поможет.
– Хорошо, коли так. Бог в помощь!
Княжнин поспешил назад в гостиную к Саковичам, чтобы попытаться успокоить их.
Когда он вернулся, ему пришлось увидеть грустную картину. Именно картину, потому что все молчали. Пани Ядвига глазами полными слез смотрела на обломки своей виолончели, у пана Константина мелко дрожали руки, и Княжнин обратил внимание на то, что у него такие же длинные музыкальные пальцы, как у жены. Непривычно тих был пан Рымша, нелепо пытавшийся составить из обломков инструмента его первоначальный вид. Пани Ядвига наконец бросила на своего супруга такой взгляд, от которого Княжнину на месте пана Константина стало бы не по себе. Молчание нарушил, конечно, Рымша:
– Прости, пани Ядвига, это я, старый пьяница, во всем виноват. Привел с улицы в приличный дом дурня, который стал нести здесь всякую чушь. Пан Константин и не сдержался…
– Тронул больное место? Опять? Как надоели мне эти твои меланхолии… – сказала пани Ядвига с издевкой.
– И я виноват, должен был удержать… – чего уж там, стал виниться и Княжнин.
– Вы