медсестры, Вика, накинув куртку, вышла пройтись по больничному саду.
«Ноябрь. Как я не люблю ноябрь!» – добавляя негатива мыслям, подумала она.
Голые, мокрые ветки деревьев, не покрытая еще снегом темная земля, низкое серое небо, мерзнущие на ветру руки – все это, приправленное стойкими больничными запахами, не выветривающимися даже здесь, в саду, и бесконечными вопросами самой себе, вызывало в ней такую тоску, что впору было завыть.
«Как? Где я его упустила?! Когда просмотрела? Господи, господи! Как можно было не заметить болезнь? Что я за мать такая, если не увидела, что ребенок болен, да так болен, что, говорят, надо оперировать?»
Чувство безысходности, вины и непоправимости ситуации придавило Вику, как бетонная плита, не давая дышать, думать.
Степка рос очень здоровым ребенком. Все врачи удивлялись: надо же, в наше время, при московской экологии, и такой здоровый малыш!
Он родился крупным – четыре двести, эдакий богатырь! Почти никогда не плакал, хныкал, конечно, когда колики были грудничковые или зубки резались, но чтобы так, как, рассказывали другие мамы, орут их малыши, – нет, никогда. В этом плане им с мамой повезло, он хорошо спал, хорошо ел, прекрасно развивался и рос. Они не знали, что такое простуда или грипп у ребенка, не говоря уж о каких-то более серьезных болезнях. Вика старалась раз в полгода водить Степку на осмотр по врачам: стоматолог, ортопед, педиатр, сдавала обычные анализы на всякий случай. Не всегда получалось раз в полгода, но она старалась хоть раз в году проверить его здоровье.
И никогда! Никогда у него ничего не обнаруживали!
Да как же так?! Господи боже мой, ну как же так?! Как это могло случиться?!
Замерзнув, она вернулась в больницу. Степка все еще смотрел мультики с другими детьми и, не отрываясь от телевизора, махнул ей ручкой, когда она зашла в игровую комнату проверить, как он там.
– Вы не волнуйтесь, – успокоила ее медсестра, – мультики минут через двадцать кончатся, пусть он остается и с детьми поиграет до ужина, он через час будет.
– Ну, пусть поиграет, – согласилась Вика.
Она бродила по больничному корпусу с этажа на этаж, поднимаясь по парадной лестнице и спускаясь по запасной в конце длинных больничных коридоров.
Вика увидела, как две санитарки с трудом заталкивали в грузовой лифт огромную железную тележку, загруженную с верхом узлами с грязным бельем. Скрепя натруженными поржавевшими колесами, тележка тяжело перекатилась в кабину лифта, подпрыгнув на стыке так, что несколько узлов вывалилось из нее на пол.
– Давайте я помогу, – предложила Вика, нагибаясь за узлом.
– Ты уж тогда, девушка, помоги тележку в приемку довезти, – попросила одна из женщин.
Загадочным словом «приемка» называлась большая комната в полуподвале, заставленная широкими полками с прикрепленными на них номерами отделений, на которых лежали мешки с чистым бельем.
Втроем они подкатили тележку по длинному железному столу у стены.
– Доставай узлы и бросай их здесь, прямо