target="_blank" rel="nofollow" href="#n_2" type="note">[2].
«Моя плоть как будто растворялась бы» – показательная фраза. Метафоры Вулф, относящиеся к литературному процессу, уходу в мир грез, в котором она себя чувствует как рыба в воде, текучи: она пишет об окунании, плавании, нырянии, растворении. Это желание погрузиться в глубины и привлекло меня, ведь, невзирая на печальный финал, казалось, она, подобно аквалангистам, обладает даром видеть то, что спрятано под поверхностью. Сидя дома в душной комнатушке, я чувствовала себя точно ученик иллюзиониста, изучающий трюки Гудини. Мне хотелось понять, как делается этот фокус, понять, как заурядные ныряния обернулись исчезновением куда более страшным.
Весна уступала место лету. Я решила подгадать так, чтобы мой отъезд совпал с летним солнцестоянием, поворотным моментом в году, с самым длинным днем. Мне нравились суеверия на этот счет: считается, будто перегородка между мирами истончается. Неслучайно Шекспир приурочил свой фантасмагорический сон к кануну Иванова дня, ведь самую короткую ночь года неизменно сопровождают кавардак с волшебными превращениями. В июне Англия особенно красива, и за день до отъезда я уже изнывала от желания оказаться среди цветущих полей и войти в прохладную, плавно текущую реку.
Моя квартира заполнилась списками того, что необходимо взять с собой. Я купила рюкзак, пару легких брюк в веселенький цветочек. Мама прислала мне страхолюдные сандалии, которые якобы не натирали ноги, – естественно, это оказалось ерундой. Я провела приятный день, бронируя номера в гостиницах по пути, в том числе в «Уайт-Харте» в Льюисе. Именно там Вирджиния и Леонард Вулф приобрели на аукционе Монкс-хаус и от избытка чувств поссорились. Еще я купила кучу овсяного печенья и большой кусок сыра. Быть может, не самая разнообразная диета, но, во всяком случае, с голода я не умру.
Все эти дни я почти не разговаривала с Мэтью, но вечером перед отъездом нарушила табу: позвонила ему и посреди бестолкового, полного взаимных упреков разговора вдруг разревелась, да так, что не могла остановиться. Это был, хотя тогда я об этом понятия не имела, надир, низшая точка этой удручающей весны. На следующий день наступило солнцестояние; и, хотя дни начали уменьшаться, на душе стало легче и настроение улучшилось.
II
К истоку
На следующее утро я проснулась, точно вынырнула на поверхность, впервые за много месяцев выспавшаяся и посвежевшая. Первые, кого я увидела, были стрижи. Стрижи, а еще лиса на автомобильной стоянке больницы, щуплая, рыже-серая лисица, она сидела, почесываясь на солнце, а затем прокралась в тень старого крематория. Было 21 июня, самый долгий день в году, небо заслоняли легкие облака, над морем стелился туман. У моей постели лежал собранный рюкзак, набитый одеждой и картами. Боковые карманы, куда я засунула лосьон от загара, бутылки с водой, потрепанный справочник «Дикие цветы Британии и Северной Европы» и ржавый складной нож Opinel со сломанным замком, сильно топорщились.
Готовя кофе, я напевала. После вчерашних рыданий