надменному соседу целый роман. Вывел того довольно смешным персонажем – ханжой с манией величия. Верней, наоборот: мегаломаном под фирмой добротолюбия. Воспользовался кой-какими реальными высказываниями, фактами биографии – получилось как будто похоже. Во всяком случае, друзья Александра Исаевича (настоящие имя-отчество обличаемого пенсионера; в романе же он – Сим Симыч Карнавалов) тут же сделались непримиримыми врагами Владимира Николаевича. Те самые, что и с ним дружить почитали вроде как за честь: считали талантливым, остроумным, храбрым. А тут – какой реприманд неожиданный! – стал он получать от самых уважаемых людей письма типа: «…никогда не заставите Вы меня рассмеяться над этим величием и этой судьбой… Вы, замечательный писатель, деятель русского демократического движения, Вы, Владимир Войнович, изобразили какого-то хамоватого человечка, мелкого деспота, который „много о себе вообразил“, и радуетесь успеху изображения и общему хохоту…»
Хотя как раз успеха и хохота было, по-видимому, немного. С гулькин нос или кот наплакал – точно не скажу. Помню бесцветный заграничный радиоголос из родительской комнаты: главу за главой передавали этот роман – «Москва 2042»; застряла в мозгу противно нарочитая фамилия – Карнавалов, – но мне, например, и в голову не приходило узнать в небрежной и грубоватой карикатуре – Солженицына. С какого бы перепугу? Вермонтской его публицистики я не читал, эмигрантскими, как это называлось, склоками не интересовался. Думал, как все вокруг: гений, мученик, герой, одним словом – автор «Архипелага». Чтобы порядочный человек посягнул на его светлый образ? Бросьте выдумывать.
Одни, стало быть, не узнали, другие, узнав, пришли в негодование, – а за вычетом Карнавалова «Москва 2042» представляла собой простую антисоветскую антиутопию… В 1986-м (или 87-м, а в 1989-м и подавно) казалось – после ужина горчица. К тому же в пространстве чтения вспыхнули разом Платонов, Набоков, Ходасевич… Короче, книга Войновича промелькнула (хоть и стотысячным тиражом) без отчетливого следа. Что-то такое осталось на имени автора – пятно, не пятно, какой-то невразумительный беспорядок. Осталось, правда, исключительно в умах столичных литературных людей одного круга. Одного, уходящего (в тираж) поколения. Там герой Владимира Николаевича – светило, а он сам – вроде астероида, увлекаемого центробежной силой за окраину системы. Обидное такое отчуждение. Астероид, ясное дело, машет кулаками, кричит неизвестно кому: опомнитесь же, наконец! где ваше чувство равновесия? подкрутите радары, протрите телескопы: вы принимаете за звезду – обычную планету! не верите – измерьте-ка на трезвую голову плотность вещества! И моего, кстати!
Я, между прочим, прочитал, хоть и с опозданием, «Москву 2042». Несколько забавных сцен, в том числе и с Карнаваловым. Сколько-то хворостин священным коровам. (Публичный дом имени Крупской…) И одна потрясающая аббревиатура: КПГБ! Химическая формула нашей государственной идеи! Эти четыре бессмертные буквы – лучшее, что написал в своей жизни Владимир Войнович. Одно из важнейших достижений русской мысли в XX столетии. Благодаря этой якобы остроте (а на самом-то деле –