знаете! Что я ушла к нему, к ним, а потом не выдержала.
Венера оборвала себя, и глаза ее заблестели. Мидхат взял ее за плечи.
– Сегодня четверг, – с казал он. – День, когда за умерших читают. И за живых.
Венера достала кошелек и дала мулле десять рублей садәкә.
– Почитайте за Резеду и Марата, брата и сестру. Их отца зовут Шамиль.
– Знаю. Почитаю. Ступайте, вы замерзли.
Венера и правда озябла, она легко побежала по тропинке и почувствовала, что ноги промокли еще больше. «Выброшу эти сапоги. И новое пальто куплю», – подумала она. Ей вдруг захотелось погреться у костра, не у печки, а именно у костра. Весной они с Резедой любили временно подружиться с мальчишками, чтобы те взяли их в свою компанию, к костру. И было удивительно тепло рядом с весенним костром. А когда постарше стали, мальчишки сами звали к себе девочек, а они еще не сразу соглашались, но поддавались уговорам, якобы, чтобы шашлык поесть, хотя каждая девушка непременно была в одного из парней влюблена…
Не смогла Венера пройти мимо дома Суфии. Постучала пальцем по оконному стеклу. Суфия вышла. Сели на лавку. Покормили пшеном птиц. Потом вошли в дом. Венера с удовольствием скинула с себя тесное пальто. Суфия заметила, что это пальто Резеды, но вслух не сказала. Венера стянула сапоги, мокрые носки, надела теплые вязаные гетры и прикрыла от удовольствия глаза.
– Я вам подарок приготовила. – Суфия подала Венере аккуратно сложенный комплект постельного белья. Венера растерянно взяла его.
– Мы спим раздельно, – сухо сообщила она.
Суфия сглотнула какое-то бранное слово. Венера развернула наволочку, сунула в нее руки:
– Я могу выдержать равнодушие мужика. Но ненависть ребенка – это уже слишком. – Она скомкала наволочку и швырнула на лавку.
Суфия набрала в чайник воды. И они с Венерой стояли у плиты и ждали, когда вода вскипит.
– Я поговорю с ней, – пообещала Суфия.
Венера прошлась по тесной кухоньке. Сполоснула руки в рукомойнике. Поглядела на себя в небольшое зеркальце, что висело почему-то над газовой плитой.
– Ничего хорошего мне там не светит, Суфия-апа. Амина никогда не примет меня. С ней говорить бесполезно.
Суфия заварила крепкого чаю в заварочном чайнике, закутала его и достала из буфета чашки.
– Уходи лишь в том случае, когда у тебя совсем, совсем не останется надежды! А пока можешь жить – живи.
– А если уже не могу?!
Суфия выставила на стол варенье и кувшин молока.
– А я больше шить не могу, – сообщила она. – Руки ломит, глаза не видят. Даже в очках.
– Вы сравнили! – Венера добавила в чай молока, опустила в чашку чернослив. – Не шейте. Вам давно на отдых пора!
– А зачем тогда жить? – мягко спросила швея.
Гостья смолчала. Она не понимала, как можно сравнивать ее добровольное несчастье и старушкино шитье.
– Порой мне страшно, оттого, что выдержала я смерть своих детей. Кажется, что нет у меня сердца. Потому что любая мать померла бы душой вслед за