и даже не простудилась. Вы поступили очень благоразумно, быстренько укутав ее и приведя домой, – отозвалась мать.
– Это все Лори. А я даже не удержала ее. Знаешь, мама, если бы Эми утонула, в этом была бы виновата я. – Джо упала на пол возле кровати и, заливаясь слезами раскаяния, рассказала обо всем матери, упрекая себя в бессердечии и благодаря Провидение за то, что ее избавили от жестокого наказания, которое могло на нее обрушиться. – Во всем виноват мой ужасный характер! Я пытаюсь исправиться, честное слово, но потом он снова вырывается на волю, становясь еще хуже, чем прежде. Ох, мамочка, что же мне делать? Что делать? – рыдала в отчаянии бедная Джо.
– Оставаться настороже и молиться, дорогая; никогда не сдаваться и не опускать руки; пытаться загладить свою вину и стать лучше, – отозвалась миссис Марч, прижимая к груди растрепанную головку дочери и так нежно целуя ее в мокрую щеку, что Джо зарыдала еще сильнее.
– Ты даже не знаешь, не догадываешься о том, как это ужасно! Мне кажется, что в приступе злости я могу сделать все что угодно. Меня охватывает такое бешенство, что я могу причинить вред любому, да еще и радоваться этому. Боюсь, что однажды я сотворю нечто невообразимое и этим погублю собственную жизнь, а все вокруг станут меня ненавидеть. Ох, мамочка, помоги мне, помоги, пожалуйста!
– Конечно, дитя мое, обязательно помогу. Перестань плакать. Лучше запомни этот день и пообещай себе, что такого больше никогда не повторится. Джо, родная, всех нас преследуют искусы, нередко они намного сильнее твоих, и на то, чтобы преодолеть их, иногда уходит целая жизнь. Ты думаешь, что твой характер – худший на свете, но, поверь, у меня в свое время был такой же.
– У тебя, мама? Ты же никогда не злишься! – От удивления Джо на несколько мгновений забыла о собственных угрызениях совести.
– Я пыталась исправить его на протяжении сорока лет, но научилась лишь сдерживаться. Я злюсь почти каждый день своей жизни, Джо, но научилась не показывать этого и все еще надеюсь когда-нибудь избавиться от этого чувства, хоть для этого может понадобиться еще сорок лет.
Терпение и смирение, отразившиеся на лице, которое она так любила, стали для Джо куда лучшим уроком, чем самая мудрая нотация или самый болезненный упрек. Девушка моментально утешилась, сообразив, что ей дарованы сочувствие и уверенность. Осознание того, что мама страдает от тех же изъянов, что присущи ей самой, помогло Джо примириться с собственными недостатками и укрепило ее в решимости избавиться от них, хоть сорок лет и представлялись пятнадцатилетней девочке чрезмерно долгим сроком, для того чтобы все время оставаться настороже и молиться.
– Мама, иногда ты поджимаешь губы и даже выходишь из комнаты, когда тетка Марч начинает браниться или кто-то другой тебе досаждает. Это означает, что ты сердишься? – спросила Джо, чувствуя, что стала ближе и дороже матери, чем когда-либо прежде.
– Да, я научилась сдерживать гневные слова, уже готовые слететь с языка, а когда чувствую, что