отпустить это.
– Как? В огне? Это же не быстрая смерть? Или…
– Юля, запрещаю тебе даже думать об этом. Просто отпусти. Твоя жизнь продолжается. Не позволяй ему управлять ею с того света!
Мне страшно даже представить, что означает принадлежать такому человеку. Его приказы не обсуждаются, вряд ли хоть у кого-то хватит на это сил и духу, чего уж там – попроси он ласковым тоном упасть на колени, я бы не успела даже опомниться. Прошлой ночью фраза «почему тебе нравится меня расстраивать?» сломала мое сопротивление с эффектом, равносильным десятке ударов кнутом. Что могло означать наказание в исполнении ему подобного, я боялась даже думать.
Я так и не добилась никакого ответа.
– Знаете, а меня не покидает чувство, что он остался жив…
– В этом нет ничего удивительного. Между похитителем и жертвой всегда устанавливается необъяснимая связь. Все-таки я не могу сказать, что ему было все равно, что ты чувствуешь и как это воспринимаешь. Дмитрий любил тебя. По-своему, так, как мог только он сам, но – любил.
У меня перехватывает горло. Я всегда это знала, он был из тех людей, кто никогда не боялся об этом говорить. И насчет сверхъестественной ментальной связи – в точку. Только никто не сумеет разубедить меня в том, что это связь прервалась.
Однажды я увижу твою могилу. И… нет, не осознаю. Не начну биться в истерике и рвать на себе волосы, молотить руками о твердый гранит надгробия, нет… Просто посмотрю в глаза близкого тебе человека и скажу: «А вы уверены? Там же нет никого»… Я не почувствую ничего. Я буду просто стоять, не замечая порывов ветра и скользкого дыхания приближающегося затяжного дождя, вести такой привычный для нас диалог через пространства, не ощущая одного – твоей близости под каблуками моих туфель, под пластом безжалостно твердой земли. Я никогда не буду ощущать тебя мертвым. Я буду вздрагивать, чувствуя твое присутствие, оборачиваться на взгляд и замечать осязаемую тающую тень за спиной. Будет именно так…
Больше за этот вечер я не задавала Алексу никаких вопросов – чувствовала, мне не получить на них ответов. Общение вошло в ровную, но не вполне привычную колею почти светской беседы. Закончили почему-то снова оружием. У этого человека был дар снимать напряжение и располагать к себе, и в то же время – держать на дистанции, выстроить неагрессивную линию обороны. Защищал он в первую очередь меня. Так мне тогда казалось, хотя многое было скрыто от неискушенного восприятия.
Можно было видеть угрозу своим стальным шипам в уязвимых лепестках орхидеи, которая навсегда утратила черный окрас. Белые были беззащитны, их ломали, сжимали, раскладывали на лепестки, бросали к ногам, но сила в них была. В их необъяснимой хрупкости. В их окрасе цвета жизни и веры в лучшее. В этой трогательной нежности, которая не умела жалить ядом и защищать свою свободу, которая могла лишь сложить свои лепестки, позволяя себя сорвать и унести… и может, именно это остановило руку охотника, который не захотел наблюдать ее