Я могу предполагать. Юноша слаб. Как вы говорить… хилый.
– Так жизнь у него была непростая, – философски заметил я.
Доктор аж фыркнул от возмущения.
– Непростой жизнь?! Как вы можете так говорить, Ефим?! Он жить в красивый город, в небедный семья. Ваша страна быть велик и богат. Он иметь свой молодость. Он жаловаться?! Ох, Ефим. Я быть военный врач. Мы строить новый страна и воевать Австрия, Бавария, Франция, – перечисляя, доктор резко загибал пальцы на левой руке. – Я в его возраст уже идти в битва при Кёниггреце! Вы, Ефим, не видеть война в глаза, и это есть большое счастье. А я видеть, как такие мальчик сражаться и умирать, когда австрийцы хотеть сбрасывать наша дивизия в река! Я лечить один, а рядом страдать и умирать еще пять. Вот они иметь непростой жизнь! Они, а не он!
– Полностью согласен с вами, Клаус Францевич, – сказал я. – Жаль, что он не понял этого раньше.
Доктор согласно кивнул и проворчал что-то на немецком. От вознаграждения за консультацию он отказался:
– Ох, Ефим, я есть врач. Я не брать деньги здоровый человек. Я брать деньги больной. И я вам сказать прямо: как вы относиться свой здоровье, я скоро получать мой гонорар.
Я заверил доктора, что при таком подходе не видать ему моих денег как своих ушей, и откланялся.
ЛАВКА КУПЦА ЗОЛОТОВА располагалась в самом конце Осокиной площади. На вывеске значилось «Магазин посуды». Дверь открывалась так туго, как будто посетителям здесь были вовсе не рады. Однако за дверью действительно располагался магазин.
Всякой кухонной утвари тут было просто завались. Вдоль трех стен от пола до потолка стояли стеллажи с посудой. Перед ними выстроились прилавки со всякой кухонной мелочёвкой. Когда мы с Маргаритой Викторовной вошли, из-за центральной витрины вынырнул приказчик. То, что это не купец, я понял сразу. Слишком неуверенно он держался.
Это был маленький худенький человечек, который, если бы не бородка, сошёл бы за подростка. Поверх белой рубахи он накинул безрукавку – такую потертую, что я совершенно не представлял ее на человеке купеческого сословия.
Бросив на меня один-единственный испуганный взгляд, человечек пробормотал:
– Чего изволите?
Он это произнес таким тоном, как будто спрашивал: «Бить будете?» Потом, заметив за моей спиной Маргариту Викторовну, малость просветлел лицом. Наверное, еще и добавил про себя: «Слава богу, не покупатели».
– Здравствуй, Антип, – сказала барышня и, сразу подтвердив мои предположения, представила нас: – Это наш приказчик, Антип. А это – Ефим Родионович из сыскной полиции.
Приказчик обратно спал с лица, пробормотав в витрину что-то вроде:
– А я что? Я ничего.
Не иначе, приворовывал.
– Дядя еще не ушёл? – спросила Маргарита Викторовна.
– Ушёл, – отозвался Антип.
Барышня кивнула.
– Может, оно и к лучшему, – сказала она и легко сбросила с плеч пальтишко, которое нашел ей Семен. – Ефим Родионович, не угодно чаю?
– Нет, спасибо, – отказался