блеске своего «иконостаса» из четырех Георгиевских крестов.
– Ну, вы йдить! – отпустил Савва тех, кто проявил покорность. – До вас претензиев нема. Мо, потом будуть, когда встренемся в бою.
Те, кого пощадили, стараясь не показать, что торопятся, трусцой побежали прочь. Сутулились, ожидая выстрела в спину.
– Ну а вы сами выбралы свою дорогу! – Стволом маузера Федос показал вниз, в темную воду.
Тесной кучкой обреченные ступили к перилам. Перед тем как прыгнуть, унтер перекрестился. И все последовали его примеру.
К вечеру наступил перерыв в их изнурительной «работе». Черногвардейцы отогревались у костра, жарили на прутьях лозы куски сала и колбасы. Пошла по кругу и бутылка, веселя и помогая забыться.
– А все ж таки, Нестор, понапрасну мы почти половину отпустили, – жуя, сказал Федос. – Оружие нове найдуть. И правильно говорил Савва: мы с имы ще встренемся в каком-то кровавом бою.
– А мени кажеться, по уму поступили, – возразил Лашкевич. – Те, кого отпустили, то так… пустота… нетолочь. А от те, шо потоплы, булы настоящие воякы… те и взаправду булы опасни…
– Эх ты, «булгахтер», – вступил в разговор Сашко Лепетченко. – Це только на твоих счетах костяшки белые та чорные. А в жизни попробуй разберись… И заяц бувае смелым…
– Если человек смелый, он в любе время смелый, завзятый.
– Завзятых и потопили. Он сколько их утопло за день.
– Всех надо було! – гнул свою линию Федос.
Нестор молчал. Молчал и сидящий чуть в стороне Иван Лепетченко. Не ел, как все, задумчиво смотрел на огонь.
– Хлопци! – крикнул кто-то из махновцев с левобережной высотки. – Ще двох ведуть! Тоже, похоже, охвицерив!..
Двое офицеров, с карабинами за плечами, вскоре встали перед костром, окруженные охранниками из свиты Махно. Один – высокий, красивый, с тонкими и властными чертами лица. Капитан. Второй – должно быть, его подчиненный – молоденький прапорщик, интеллигентный, из «вольноперов».
Махно всмотрелся в капитана.
– А-а, пан Данилевский, – наконец произнес он. – Пан Владислав… Молодой хозяин. Меня не признаёте?
– Нет.
– Махно… Помните пастушка, шо за вашим конем не углядел? Ще ваш папа приказал батогом меня выпороть, а вы заступились. И сестра ваша.
– А… да-да… – наморщил лоб Данилевский. – Как же… припоминаю…
Он покачал головой, как бы осознавая ту бездну времени, которая разделяла «сейчас» и «когда-то». Но страха в его глазах не было.
– Как вы меня узнали? – спросил капитан. – С тех пор много времени прошло. Я ведь изменился.
– Портретик ваш недавно видел. В имении.
И тут Данилевский забеспокоился:
– Вы там были? Что с отцом? С сестрой? Они живы?
– Живы, живы, – ответил Махно. – Отпустили их… с конюхом и с каретой… С вашим портретиком. А в имении зараз коммуна. Анархическа.
– Мне наплевать на имение, на коммуну, на анархию, – ответил капитан. – Живы – хорошо. Если,