территорию помечал.
– И это вместо благодарности человеку, кто только что туго кошель тебе набил.
– Принимай мои благодарности.
– Произнеси это поласковей и приятней.
– Терпенье мое испытываешь, котяра.
Он пошел со мной к женщине, что хотела отправить весточку своей дочери в потусторонний мир. Я сообщил ей, что нашел пропавшую, только она не пропала. Еще один желал, чтоб я нашел, где умер один человек, что был ему другом, но его же и обокрал, мол, где бы ни лежал труп, под ним будут мешки и мешки золота. «Следопыт, – сказал он, – я дам тебе десять золотых из первого же мешка». – «Ты отдаешь мне первые два мешка, – ответил я, – и я позволю тебе взять оставшееся». – «А ну как там всего три мешка окажется?» – заволновался он. «Тебе следовало бы сказать об этом, – заметил я, – до того, как ты дал мне понюхать пот, мочу и сперму с его ночных рубах».
Леопард, насмеявшись, признал, что со мной ему забавнее, чем на представлении двух скоморохов из Кампары[28], изображающих деревянными членами, как они имеют друг друга. Я и не заметил, как солнце уже ушло, пока он, обогнав меня на несколько шагов, не исчез в темноте. Глаза его зелеными огнями горели в темноте.
– А в твоем городе совсем нечем позабавиться? – спросил Леопард.
– Ты уж как-то слишком долго к этому подбирался. Предупреждаю: в этом городе бабы для утех давно перестали изображать из себя мальчиков. Там нет ничего, кроме рубцов евнуха.
– Угу, евнухи. Лучше уж абука, дитя силы, без дыр, без глаз, безо рта, чем евнух. Я считал, что им становятся, чтоб заречься от похоти, так, богов проклятие, вот они, как болезнь, расползлись по всем борделям, будоража кровь всякому мужику, просто захотевшему для разнообразия поваляться на спине другого. Впрочем, я ведь не о такого рода забаве думал. Хотелось бы прямо сейчас мальца найти. Того, что три года как пропал.
– Знаю, кого мы могли бы прямо сейчас отыскать.
– Что? Кого?
– Барышника.
– Он отправился на побережье продавать своих новых рабов.
– Он меньше чем в четырех сотнях шагов отсюда, и сопровождает его всего один из его людей.
– Етить всех богов. Ну, верно ж говорили, что есть у тебя…
– Не произноси этого.
Мы углубились в переулок, освещенный двумя небольшими факелами, и взяли их. Это тебе не Джуба, тут не было громадных факелов по углам каждой улицы, что освещали всю дорогу. То был Макалал, и без темноты как бы блудящим облапошивать, а облапошивающим блудить? Мы прошли мимо башни о семи этажах и под тростниковой крышей, мимо трехэтажной, а потом еще одной, в четыре этажа. Миновали небольшую избушку, где жила ведьма, потому никто не хотел жить ни над, ни под ведьмой, три дома, расписанных в сетчатые узоры богачей, и еще одно строение, не понять, для чего предназначенное. Двинулись на запад до самого края первой, самой наружной, стены, мерцающее и желтое пламя высвечивало всего шагов на двадцать впереди. Я походил на дикого пса саванны, чуявшего слишком много мяса – и живого, и мертвого, и молнией сожженного.
– Пришли.
Мы остановились