рады, лишь бы прок был.
– А я-то как рад, – пробормотал я.
Радовался я или грустил? Чёрт его знает. Одно я знал точно – моя жизнь действительно кардинально поменялась.
Пожалуй, стоит описать цеппелин, которому на неопределённое время предстояло стать моим домом.
Дирижабль, названный Капитаном «Непобедимым», имел сигарообразную форму, в длину он достигал метров ста пятидесяти, а диаметр составлял примерно четвёртую часть длины. Корпус летательного аппарата был сделан из тонких листов дюралюминия. Поначалу я решил, будто это броня, но дыры в тонких – едва двухмиллиметровых – листах эту мою теорию опровергли. Просто местные конструкторы сделали ставку на жёсткий корпус и не слишком-то экономили материалы. Не виню их в этом – сероватый металлический корпус выглядел устрашающе.
Наверное, из-за цвета я поначалу и не заметил эту махину – когда Крог нашёл меня, уже смеркалось, и увидеть сероватый корпус на фоне темнеющего неба было не так просто. Да и в тот день дирижабль, благодаря весу машины, висел над землей куда ниже, чем сейчас.
Помещения располагались внутри корпуса, из-под аэростата выглядывала только рубка управления, да под оперением торчали два винта.
О воздушном бое, в котором погиб снайпер, а корпус цеппелина был так сильно повреждён, механик рассказывал скупо и без особых подробностей. Часто и вовсе пожимал плечами, предпочитая не отвечать на глупые, по его мнению, вопросы. Эта стычка являлась настолько обыденным делом, что уже через две недели о ней мало что удавалось вспомнить.
Раздражение механика проявлялось лишь при упоминании повреждений, которые оказались слишком серьёзными для обычной стычки. Правую сторону корпуса буквально изорвало в клочья пулями, из-за чего пять из двенадцати мешков с гелием пришли в негодность, а от пулемётной установки и, следовательно, пулемёта вместе с уймой патронов остались лишь воспоминания. От пулемётчика, понятное дело, тоже, но его механик особо не жалел – парень не прожил на борту и недели. Материалы для Крога были куда ценней малознакомого человека.
Обрадовавшись предложению остаться, я резко поумерил свой оптимизм. Команде требовался стрелок, и, за неимением альтернативы, им предстояло стать мне. Сложив два и два, я понял, почему так сильно пострадала именно правая часть дирижабля – виной тому как раз пулемётная установка. Значит, мне предстояло занять самую опасную должность в команде. Я даже подумывал о том, чтобы потихоньку смыться, но не рискнул: тысяча километров до ближайшего города – слишком большое расстояние, чтобы его можно было пройти пешком, не имея ни каких-то запасов продовольствия, ни оружия. К тому же, незнание местных обычаев могло плохо отразиться на состоянии моего здоровья. Я мог попасть в рабство (мало ли, на Земле оно даже в развитых странах широко практиковалось до девятнадцатого века), загреметь в тюрьму, а то и вовсе заблудиться и погибнуть. Кроме того, мне не хотелось вновь садиться на диету, едва не стоившую мне жизни.
Но больше