детерминирована не внешними обстоятельствами, но своим бытийным уделом. Здесь раскрывается универсализм человеческой ситуации, которая обнаруживается в совокупности случайных фактов. Эти факты – лишь фон, а не структурообразующий элемент, как в литературе событийного сюжета.
Бытийный сюжет, как правило, влияет на организацию текста, который становится воплощением философской загадки. Текст с событийным сюжетом одномерен, линеарен, прозрачен, рационален, предсказуем. В нем нельзя обманывать ожидания читателя, поскольку он закодирован на определенную, совершенно известную жанровую композицию. Текст с бытийным сюжетом, наоборот, многомерен, непрозрачен, иррационален, непредсказуем. В нем большую роль играют языковые эксперименты, нарушающие привычные семантические, стилистические и текстологические каноны. Деформализация текста – формальный признак литературы с бытийным сюжетом.
Жиль Делез в статье «Литература и жизнь» кажется описал именно такой тип литературы. «Писать, – говорит философ, – не обязательно навязывать форму (выражения) материи пережитого. Литература, скорее, на стороне бесформенного, или незавершенного… Писать – это дело становления, которое никогда не завершено и все время в состоянии делания и которое выходит за рамки любой обживаемой или прожитой материи. Это процесс, то есть переход Жизни, идущей через обживаемое и прожитое». В конечном счете, говорит Делез, цель литературы – это «переход жизни в язык, который учреждает Идеи» [8; 17].
Итак, идея является главным «персонажем» текста с бытийным сюжетом. Идея может быть воплощена в то или иное лицо; это не важно. Главное жизнь идеи, поскольку она репрезентирует универсализм человеческой ситуации как таковой. Этот универсализм имеет библейский и греческий духовные архетипы, которые разворачивается в историческом пространстве, наполненном бесчисленными конкретными судьбами. Но все они, так или иначе, восходят к тем моделям, которые определены библейской верой и греческой философией.
Это открытые, или в другой терминологии, «проклятые» вопросы становятся главным структурообразующим ферментом «бытийного текста», определяя его дух, стиль и форму выражения. Проклятые вопросы не просто стимулируют философскую рефлексию на заданную тему (например, о любви и смерти, о счастье и страдании и т. д.), но организуют текст таким образом, что этот художественный текст становится философским текстом, поскольку в нем не герой рассуждает об этих проблемах, но дан голос самой Идеи через автора вещать о вечном. В этих случаях писатель перестает быть писателем и становится философом.
Если придерживаться формального принципа организации текста по наличию событийного и бытийного сюжета, то к первому типу можно отнести Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толстого, Чехова, ко второму Достоевского, Белого, Платонова, Пильняка и т. д. Но, конечно, это условно, и строгой разделительной черты между текстами с событийным и бытийным сюжетом нет; традиционный